Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.
(Ин 15:13)
АЛЬБОМЫ АННЫ
АЛЕКСАНДРОВНЫ ТАНЕЕВОЙ
ПОМОГИТЕ ВОССТАНОВИТЬ СВЯТЫЕ ЦАРСКИЕ МЕСТА!
КОНТАКТЫ
НАШИ ДРУЗЬЯ - MEIDÄN YSTÄVÄT
|
|
АЛЕКСЕЙ ГОВЯДИНОВ Алексей Говядинов - внучатый племянник Ивана Ивановича Манухина. Его бабушка являлась родной сестрой Ивану Ивановичу. Июнь 1909 года. Город Кашин тверской губернии готовится к празднику – восстановлению церковного почитания благоверной великой княгини Анны Кашинской, который должен состояться 12 июня. Кашин в ожидании этого праздника принимает необычайный для него вид, становится неузнаваемым даже для постоянных своих обитателей. Маленький городок, расположившийся на крутых и отлогих берегах речки Кашинки, по-своему красивый, весь закутанный в зелень, из которой смотрят белые купола и колокольни тридцати церквей, теперь своей суетой, движением экипажей, многолюдством, особыми распорядками стал напоминать большие города. На празднества съехалось множество людей – духовенство, представители Двора, власти, знати и просто верующих со всех концов Тверской губернии. 10 июня прибыла по железной дороге на поклонение многоскорбной княгине ее Высочество Великая княгиня Елизавета Федоровна со своей свитой.  И.И. Манухин. Автор фото не известен Так случилось, что именно в эти торжественные дни в Кашин из Петербурга приехал повидаться со своей семьей молодой доктор медицины Иван Иванович Манухин. В день 12 июня, когда к установленной в Воскресенском соборе серебряной позолоченной раке с мощами ново прославленной Анны Кашинской, стали притекать богомольцы. Ивану Ивановичу благодаря своему дяде, бывшему старостой собора, удалось расположиться у самой раки, откуда можно было обозревать все помещение храма. Среди поклонявшихся мощам была и великая княгиня Елизавета Федоровна со своей свитой. Кто-то указал Ивану Ивановичу на одну из дам – молодую: Вырубова . Мог ли подумать тогда молодой ученый, что эту даму в белом платье он увидит через 8 лет в каземате Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, всеми оставленную, загнанную, униженную, под охраной свирепых, на все готовых вооруженных солдат?  А. А. Танеева (Вырубова). impersem.kuvat.fi После февральской революции 1917 года Анна Александровна была арестована временным правительством и заключена в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Врач крепости с заключенными обращается жестоко, издевается над ними беспощадно, поэтому председатель Чрезвычайной следственной комиссии Н. К. Муравьев обратился к Манухину, которого он знал, помочь найти ему нового врача. После некоторых раздумий Иван Иванович решил сам принять должность врача и 23 апреля он первый раз с обходом побывал в крепости и познакомился со своими пациентами. Вот его первые впечатления от знакомства с Анной Александровной: «А. А. Вырубова производила впечатление милой, очень несчастной женщины, попавшей неожиданно в кошмарные условия, которых для себя она никогда ожидать не могла и, вероятно, даже не воображала, что такие на свете бывают. Убедившись, что я готов в несчастье ей помочь, она была со мною откровенна. Свою связь с Распутиным она категорически отрицала и, несомненно, так это и было: она говорила правду. Но от разговора о Распутине она всегда уклонялась. Положение А. А. Вырубовой в крепости было хуже всех. Настроенная против нее часть охраны и гарнизон ее ненавидели и ненависть свою всячески проявляли. Было ясно: если жертвы будут, первой из них будет А. А. Вырубова. После первых посещений своих пациентов Манухину удалось добиться некоторых улучшений в содержании заключенных. Анна Александровна так описывала эти его достижения: «Все мы, заключенные, буквально жили ожиданием его [Манухина] прихода. Обыкновенно вскоре после 12-часовой пушки он начинал свой обход, и каждый из нас, стоя у дверей камеры, прислушивался к его голосу, когда, обходя, он здоровался с заключенными, ласково спрашивая о здоровье. Для него все мы были пациенты, а не заключенные. Он потребовал, чтобы ему показали нашу пищу, и приказал выдавать каждому по бутылке молока и по два яйца в день. Как это ему удалось, не знаю, но воля у него была железная, и хотя сперва солдаты хотели его несколько раз поднять на штыки, они в конце концов покорялись ему, и он, невзирая на грубости и неприятности, забывая себя, свое здоровье и силы, во имя любви к страждущему человечеству все делал, чтобы спасти нас. Вообще после его прихода к нам, несмотря на ужас тюрьмы, существование стало возможным при мысли, что доктор Манухин придет завтра и защитит нас» . Манухин несколько раз поднимал вопрос о переводе А. А. Вырубовой из Петропавловской крепости в другое место. В результате по поручению Чрезвычайной следственной комиссии он должен был произвести медицинское обследование Анны Александровны. Вот как она сама вспоминает об этом: «Допросы Руднева продолжались все время. Я как-то раз спросила доктора Манухина: за что мучат меня так долго? Он успокаивал меня, говоря, что разберутся, но предупредил, что меня ожидает еще худший допрос. Через несколько дней он пришел ко мне один, закрыл дверь, сказав, что Комиссия поручила ему переговорить со мной с глазу на глаз, и поэтому в этот раз солдаты его не сопровождают. Чрезвычайная комиссия, говорил он, почти закончила рассмотрение моего дела и пришла к заключению, что обвинения лишены основания, но что мне нужно пройти через этот докторский «допрос», чтобы реабилитировать себя, и что я должна на это согласиться!.. Многих вопросов я не поняла, другие же вопросы открыли мне глаза на бездну греха, который гнездится в думах человеческих. Когда «допрос» кончился, я лежала разбитая и усталая на кровати, закрывая лицо руками. С этой минуты доктор Манухин стал моим другом, - он понял глубокое, беспросветное горе незаслуженной клеветы, которую я несла несколько лет. Но сознание, что один человек понял меня, дало силу терпеть и бороться. Мне было легко с ним говорить, точно я давно знала его» . На основании этого обследования и заключения, сделанного Манухиным, было принято решение о переводе А. А. Вырубовой для дальнейшего содержания в арестный дом на Фурштатской улице. Вопрос перевода пришлось обсуждать на собрании представителей гарнизона. Сначала они резко возражали, потом уступили, но потребовали, чтобы для вывоза были делегированы Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов какие-нибудь его члены. Манухин взял с собой Н. Н. Суханова и члена президиума Совета В. А. Анисимова. Благодаря их содействию и присутствию, А. А. Вырубову и перевезли из крепости в арестный дом при бывшем губернском жандармском управлении на Фурштатской ул. (против церкви св. Косьмы и Дамиана). В первом автомобиле ехали делегаты и Иван Иванович; во втором – Анна Александровна с солдатами. Вот как описывают это событие его непосредственные участники. Вырубова А. А.: «12 июня, в понедельник, Манухин сообщил мне, войдя в камеру, что, вероятно, в среду меня переведут в Арестный дом. Я бесконечно обрадовалась, но все же не верилось. На другой день стали приходить некоторые солдаты наблюдательной команды «прощаться»; говорили, что у них было общее собрание, на котором постановили защитить нас против стрелков и дать возможность вывезти. Я так волновалась, что совсем не спала. Было душно и жарко, и я уже почти не вставала, лежала босая, с распущенными волосами, когда вошел доктор; от ожидания того, что он скажет, отчаянно билось сердце. Он сел на кровать и, видимо, тоже волновался, так как должен был мне объявить, что по непредвиденным обстоятельствам не может вывести меня: стрелки взбунтовались и решили меня не выпускать… Я залилась слезами, и в первый раз за все переживания у меня сделалась истерика. Кто не сидел в тюрьме, не поймет отчаяния, когда рушится надежда на освобождение. Манухин был очень недоволен мною и уговаривал меня быть мужественной. Весь день я плакала, к вечеру стихла. Вдруг отворилась дверь, вбежал доктор, измученный и усталый, со словами: «Успокойтесь, надежда есть!», - и выбежал. Надзирательница, подойдя к двери, шепнула, что доктор Манухин привез с собою депутатов из Центрального Совета для переговоров со стрелками. Я очень нервничала ночью, так как слышала разговор в коридоре солдата Куликова, который все время говорил, что надо скорее меня убить, и для этой цели украл два револьвера из караула. Надзирательница передала об этом Манухину и коменданту. Оказалось – правда. В этот день Манухин явился веселый, объявив, что следующий раз он встретит меня уже в другом месте. Днем пошла на свидании с мамой; она тоже ободряла меня, уверяя, что скоро все будет хорошо и что это вероятно, последнее свидание в крепости. Часов в 6, когда я босая стояла, прижавшись к холодной стене, вдруг распахнулась дверь и вошел Чкани. Сперва он спросил меня, была ли у меня истерика после свидания с мамой, потом продолжал, что он должен мне сообщить, что завтра, вероятно, меня выведут. У меня закружилась голова, и я не видела рук, которые протягивали мне солдаты, поздравляя меня. Я почти не соображала, как вдруг услышала голос молодой надзирательницы, которая вбежала в камеру, говоря: «Скорей, скорей собирайтесь! За вами идет доктор и депутаты Центрального Совета!». У меня ничего не было, кроме рваной серой шерстяной кофточки и убогих пожитков, которые она завязала наскоро в платок… Сошли вниз, прошли столовую, - открыли перед нами дверь… и мы вышли… на волю… Нас ждал автомобиль. Меня посадили. Рядом вскочил Чкани и несколько солдат. В другом автомобиле поместился доктор… Депутаты торопили ехать, и, наконец, мы поехали… Через пять минут мы очутились на Фурштатской, 40… Меня понесли наверх, и я очутилась в большой комнате… Когда меня подвели к окну, я так вскрикнула, увидя опять окно, что солдаты не могли удержаться от смеха. Но с ними был дорогой доктор: он всех выслал, велел сейчас же телефонировать родителям, что я в арестном доме, и просил, чтобы прислали девушку меня выкупать и уложить. Доктор осторожно поднял меня на кровать. Я была счастлива возможности в первый раз поблагодарить его за все, что он сделал для меня» . Суханов Н. Н.: «В один из этих дней, перед вечерним заседанием съезда, в кадетский корпус явился доктор Манухин и разыскал меня среди толп кадетского корпуса по спешному делу. Дело состояло в следующем. Манухин, в качестве доверенного и известного лица, по предложению председателя Верховной следственной комиссии Муравьева состоял тюремным врачом при Петропавловской крепости. Было уже несколько случаев, когда Манухин, признав условия Петропавловки гибельными для заключенных, требовал перевода некоторых из них в другие места заключения. Кажется, кого-то куда-то переводили. Сейчас Манухин требовал, чтобы из Петропавловки перевели в другое место знаменитую царицыну фрейлину Вырубову. Прокурор согласился и сделал соответствующее распоряжение по всей форме. Но гарнизон крепости заявил, что, какова бы ни была прошлая практика, впредь он никому не позволит вывозить из крепости царских слуг: он не доверяет правительству и не видит иных гарантий правосудия для своих палачей, кроме содержания их в крепости под охраной своих штыков. Это было знамение времени, это был продукт разложения коалиции... Взволнованный Манухин впопыхах объяснял мне причину своей спешки и необходимости чрезвычайных мер. В гарнизоне окончательно оформлялось настроение в пользу самочинной расправы с заключенными. Был констатирован род заговора, первой жертвой которого должна была пасть Вырубова. Как раз истекшей ночью у стражи пропало несколько револьверов. Избиений можно было ожидать с часу на час. Манухин с жаром настаивал, чтобы я сейчас же вместе с ним поехал в Петропавловку. В качестве члена Исполнительного Комитета я должен был внушить гарнизону всю недопустимость его образа действий, должен был усмирить его и лично вывезти Вырубову из крепости. Экскурсия нарушала мои планы, но все же я не заставил себя долго упрашивать. В знаменитую крепость дотоле еще не вступала моя нога. Случай посетить ее представлялся мне соблазнительным. Задача же не казалась мне трудной. Я полагал, что перед именем Исполнительного Комитета гарнизон не устоит... Для большей верности я пригласил поехать и встретившегося мне члена президиума Совета Анисимова, которому в качестве вполне официального лица надлежало ex officio [по обязанности (лат.)] защищать коалиционный закон и порядок… Мимо бойких, долго читавших наши бумаги часовых я с трепетом и благоговением проехал под ворота российской Бастилии. Очутиться за стенами, где пили свои чаши авангарды многих русских поколений, мне лично пришлось в качестве "начальства". Манухин сильно беспокоился, как встретит нас гарнизон и что выйдет из нашей экспедиции. Он сомневался даже, допустит ли нас стража в Трубецкой бастион… Впрочем, все обошлось совершенно благополучно. Привычный к обстановке, Манухин все еще беспокоился, торопил и отвлекал меня разговорами о своем конкретном деле, вообще не понимал меня. Я же был всецело поглощен осматриваньем тюрьмы, отставал от шествия и приставал с посторонними вопросами к слегка недоумевающему коменданту... Тюрьма, однако, в некотором смысле совершенно разочаровала меня. Нас провели в контору, куда должны были привести и Вырубову. Две или три не только не тюремного, но даже и не казенного вида комнаты с потрепанной, почти домашней обстановкой. Здесь мы должны были ждать какое-то особое куда-то запропастившееся лицо, которое одно имело право проникать под священные своды, к самым камерам... Тем временем сообщили, что Вырубова уже готова в дорогу и дело за нами. Мы направились к ее камере. Навстречу нам поднялась молодая красивая женщина с простым, типично русским лицом, очень взволнованная предстоящей переменой, как всегда бывает в тюрьме. Она была на костылях, -- кажется, в результате крушения, которое она потерпела на Царскосельской железной дороге. «А пальта у меня нет!» - вдруг наивно и растерянно произнесла Вырубова, немедленно подкупив меня обращением с этим злосчастным искони русским словом, которое, как известно, образованные русские люди доселе не склоняют... Приходилось ехать без "пальта". Волнение Манухина достигло крайних пределов. Нашей медленной процессии пришлось преодолеть целый ряд часовых... Да, время было такое, что часовой значил никак не меньше министра юстиции... Часовые смотрели на наше шествие довольно мрачно и подозрительно, но задерживать не решались. Манухин требовал, чтобы мы, члены Исполнительного Комитета, лично вывезли Вырубову за самые ворота крепости и проводили до тюремной больницы. Все обошлось благополучно» . Так закончилась история знакомства И. И. Манухина и А. А. Вырубовой, переросшая в дружбу, длившуюся до самой смерти Ивана Ивановича в декабре 1958 года. Увидеться им больше не довелось, но они состояли в переписке, хотя судьба развела их по разным странам – Манухины уехали во Францию, а Вырубова – в Финляндию. Кто же он, этот доктор Манухин, после смерти которого Анна Александровна 27 января 1959 года написала в письме его жене следующие слова: «Дорогая Татьяна Ивановна, Вы поймете глубину моего горя, сижу и плачу, но верю, что Господь за его добрые дела и страдания подаст ему венец славы и света, которые мы, грешные, и не можем вообразить! Пока живу, не забуду, как он утешал меня в минуты (нрзб.) и злобы людей! И спас!! с Б[ожией] помощью…» . Иван Иванович Манухин родился в городе Кашине Тверской губернии 19 января 1882 года в зажиточной купеческой семье. Отучившись в городской кашинской школе, был отдан родителями в Императорскую Николаевскую Царскосельскую гимназию, окончив которую в 1900 году поступил в Императорскую Военно-медицинскую академию (ВМА) в Санкт-Петербурге. Учась в академии, в 1905 году, когда по всей России разлилось революционное движение, Манухин решил примкнуть к числу непримиримых студентов, присоединившихся к протестным настроениям. Эта революционная кучка постановила отложить экзамены на неопределенное время, рассеяться по земствам для партийной работы, сочетая ее (вернее – прикрывая) какой-нибудь медицинской службой. Местом своей новой службы Манухин выбрал Мариупольский уезд (Донской области). Здесь в греческом селе Мангуше он должен был временно замещать постоянного врача. В Мангуше он пробыл недолго и, по возвращении местного врача, перебрался в соседнее, малороссийское село Темрюк. Вовремя чтения доклада в закрытом заседании Мариупольского земского собрания на тему «Борьба с эпидемиями в уезде» он воспользовался случаем и под этим невинным названием, дав краткий обзор неудовлетворительного санитарного состояния уезда, со всею силою обрушился на существующий политический строй и призывал к его ниспровержению. Доклад дочитать ему не дали, ему пришлось бежать в Бердянск, где два дня спустя его арестовали и он был помещен в Мариупольскую тюрьму, из которой он был освобожден под залог в 1000 рублей, заплаченный его отцом. Осенью 1906 года он сдал экзамены в академии, получил диплом лекаря и продолжил научную работу и стал готовиться к диссертации на доктора медицины. Специализировался по иммунологии у профессора С. С. Боткина на кафедре терапии, где изучал явление лейкоцитолиза, его прогностическое и диагностическое значение в клинике фибринозного воспаления легких. В 1907 году женился. Избранницей его стала Татьяна Ивановна Крундышева. В 1911 г. Манухин защитил в ВМА диссертацию на степень доктора медицины "О лейкоцитолизе". В течение 2-х с половиной лет (1911-1913) Манухин проходил стажировку у И. И. Мечникова в Институте Пастера в Париже и у Анри Вокеза в Парижском университете, где экспериментально исследовал на животных и человеке возможность усиления иммунных сил организма с помощью слабого рентгеновского облучения селезенки. Этот метод дал обнадеживающие результаты при лечении легочной формы туберкулеза у М. Горького и Т. Манухиной на Капри и Неаполе весной 1913 г. Возвратившись в Россию, Манухин занялся частной практикой в Петербурге. Как практикующий врач Иван Иванович был популярен среди людей разных сословий. В июле 1914 году началась Первая мировая война. Манухин – белобилетник – призыву не подлежал, но остаться в Петербурге и мирно, словно ничего не произошло, продолжать свою частную практику, он не мог. В свой метод лечения верил нерушимо и решил предложить Красному Кресту себя и его рентгеновский аппарат со всеми его специальными приспособлениями на пользу общему делу. Предложение было принято, и под Киевом был организован лазарет, в котором лечили раненых и больных методом Манухина. Летом 1915 года лазарет был эвакуирован в Москву и вскоре был закрыт. В мае 1916 года Манухины вернулись в Петербург, где и встретили февральскую революцию 1917 года. В марте он участвовал в создании Свободной ассоциации для развития и распространения положительных наук. Душой этой Ассоциации, ее вдохновителем, ее осуществителем был М. Горький. В состав оргкомитета вошли выдающиеся ученые России: академики И.А.Бунин, В.И.Вернадский, И.П.Бородин, И.П.Павлов, А.Н.Крылов, профессора А.С.Догель, Д.К.Заболотный, С.И.Метальников, В.Л.Омелянский. Манухин был избран секретарем оргкомитета Ассоциации. На ее открытии 9 апреля 1917 г. в Михайловском дворце он сделал доклад "Исследовательские институты и научное творчество" о необходимости расширения сети научно-исследовательских институтов в России.  Иван Манухин, певец Фёдор Шаляпин и писатель Максим Горький в 1914 году в Мустамаки (Финляндия). Фото из Википедии Весной 1917 г. Манухин дал согласие Чрезвычайной комиссии временного правительства работать врачом Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, где после февральских событий находились в заключении бывшие члены царского правительства. После Октябрьской революции по просьбе Красного Креста Манухин согласился остаться в этой должности еще на год. Благодаря поручительствам Манухина, удалось спасти от гибели многих известных людей России. В 1919 г. Манухин возвратился в науку и начал работать в эпидемиологическом отделе Института экспериментальной медицины у Д. К. Заболотного в Петрограде, где изучал возбудителей "испанки" и других особо опасных инфекций. К научным достижениям его относится также открытие источника инфекции «испанки», в те времена (1919) смертельно опасной болезни, унесшей более10 миллионов жизней.  Врач Иван Манухин (слева) и писатель Максим Горький (справа) в 1914 году в Мустамаки (Финляндия). Фото из Википедии Вскоре Манухины приняли решение уехать из России, уехать ненадолго, если удастся в научную командировку. Реально помочь уехать по официальным каналам мог только Горький... Весной 1920 г. во время очередного сеанса рентгеновского облучения селезёнки, которым купировалось обострение туберкулёза у Горького, Татьяна Манухина обратилась к Горькому с просьбой помочь ей и её мужу уехать из России. Горький молча выслушал, подумал и сказал решительно: «Я вам обещаю, вы уедете»…. В марте 1920 г. Горький написал В. И. Ленину о необходимости командирования Манухина во Францию, в Институт Пастера. Однако вопрос о научной командировке доктора Манухина за границу был положительно решен только в сентябре 1920 г.. Затем началась волокита с визой. После неоднократного обращения Горького к Ленину семья Манухина все же покинула Россию. Во Франции Манухин был частнопрактикующим врачом по специальности внутренние болезни и туберкулез. Его имя встречается в списке членов Общества русских врачей имени Мечникова в Париже. С 1924 по 1948 г. во французских научных изданиях Манухин опубликовал ряд дискуссионных статей, посвященных актуальным проблемам иммунологии, радиобиологии, эндокринологии. Однако его мечта о признании и внедрении в широкую практику найденного им метода лечения различных болезней так и не сбылась. Вот как он сам описывает причину этой неудачи: «Мое учение и мое открытие остались непонятой и непринятой Истиной не по моей вине и не по каким-нибудь случайным неблагоприятным обстоятельствам, - нет, причина глубже. Она во всеобщем моральном и духовном распаде окружавшей меня общественности: угасшая в людях науки любовь к науке, растление научного творческого духа, утрата святых и чистых побуждений самого искусства врачевания. Меня не признали не потому, что кто-нибудь серьезно проверил мои положения, изучив их, меня отверг, а потому, что я теоретически, как биолог, шел вразрез рутине, а практически я чьи-то врачебные авторитеты подрывал, кому-то мешал, чьим-то материальным вожделениям угрожал… Ни одна факультетская лаборатория, ни одна клиника, ни одна санатория за 20 лет меня научно не проверила, не поинтересовалась, Истину или ложь я проповедую, точно вообще это не дело научных инстанций искать открытий, проверять, усваивать их…, точно популяризация открытий есть исключительно дело самого исследователя-новатора… какое заблуждение! Тот же страх соперничества, конкуренции встречал я всюду, и опять в основе этой психологии общий моральный распад, снизивший высокое врачебное призвание и деятельность врача до уровня «карьеры». Энергично отвергая, принципиально и практически, возможность ввести в медицинскую жизнь мое открытие общераспространенными в наше время средствами, т. е. посредством рекламы и капиталистов, еще энергичней отвергая право французской медицинской «верхушки» контролировать мою научную добросовестность и заставить меня перед ними отчитываться, - я тем самым обрекал себя на отчуждение от всей современной научно-медицинской общественной жизни. Путь мой суживался до узкой тропки, т. е. до одиночества «непризнанного» ученого. Как этот путь ни труден и ни опасен (в некоторых отношениях) – я знаю, что в современных условиях он единственный, соответствующий смыслу моего призвания ученого и врача. В борьбе за Истину только тот, в конце концов, победитель, для которого цель не достижима оскорбляющими Истину средствами, а достоинство борца за нее не дозволяет принимать вызов от недостойных противников…» . Умер Иван Иванович в Париже в ночь с 13 на 14 декабря 1958 года. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.  Фото А. Говядинова 12.06.2015. |