Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.
(Ин 15:13)
АЛЬБОМЫ АННЫ
АЛЕКСАНДРОВНЫ ТАНЕЕВОЙ
ПОМОГИТЕ ВОССТАНОВИТЬ СВЯТЫЕ ЦАРСКИЕ МЕСТА!
КОНТАКТЫ
НАШИ ДРУЗЬЯ - MEIDÄN YSTÄVÄT
|
|
Л. Е. БОЛОТИН Выражение идеи Самодержавия, а также идеологии Христианской государственности в русской истории  Большой интерес в православной части российской общественности к общественно-политической «технологии» так называемых «Земских Соборов»возник на рубеже 1980–1990-х годов в связи с поиском традиционного для России выхода из назревавшего системного государственного, идеологического, политического, финансового, экономического, демографического и общественного кризиса, которые можно обозначить и более традиционным для русской истории понятием — «Смута». В ту пору большая часть православной общественности и значительная часть рядового клира Русской Православной Церкви изначально и категорически не приняли идеалы «перестройки»1. Затем они также отвергли идеологию развала СССР, десоветизации и демократизации, политику капиталистических финансовых, социально-экономических и юридических реформ. В ходе многократных обсуждений возможных перспектив на различных общественных встречах и в собственной церковно-общественной прессе в 1989–1993 годах этот существенный слой российской общественности пришел к убеждению, что единственно возможным выходом из создавшегося системного кризиса может быть подготовка, проведение Всероссийского Земского Собора и восстановление Православного Самодержавного Царства. Идеей нового «Земского Собора» по «традиционному» образцу в те годы были охвачены десятки тысяч православных мирян и значительное число священников на всей территории СССР. Историческим примером для идеологии данного общественно-политического феномена 1989–1993 годов был Московский Собор 1613 года, восстановивший после Смуты 1605–1612 годов Русское Православное Самодержавие и поставивший на Престол Династию Романовых. Собственно говоря, Соборная клятва о верности принципам Православного Самодержавия и Царственному Роду Романовых, содержавшаяся в Утвержденной Грамоте Собора 1613 года, была в центре данного общественно-политического проекта. Надо отметить, что в значительной степени идеология этого церковно-общественного движения была сформулирована и исповедовалась частью русской монархической эмиграции в1920–1980-х годах, и после «падения железного занавеса» она была живо воспринята православными в СССР как исконно русское духовно-политическое наследие. Меня, как непосредственного участника того общественно-политическогопроцесса2, весьма заинтересовали исторические реалии и документы государственно-церковных совещаний второй половины XVI-го и XVII-го столетий, в отечественной историографии со второй половины XIX века получивших название «Земских Соборов». Собственно с 1989 года, после ознакомления с белоэмигрантской публицистикой, я начал собирать различные материалы, так или иначе относящиеся к Земским Соборам, с годами все более и более уделяя внимание собиранию публикаций сохранившихся источников, соборных документов. Наиболее энергичным этот собирательный процесс был в пору моей работы в пресс-службе Его Высокопреосвященства Владыки Иоанна (Снычева), Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, в 1992–1995 годах, когда по благословению Владыки я готовил подборку документальных и историографических материалов в качестве информационной поддержки для труда Владыки Иоанна «Русь Соборная» (1995). В 1999–2003 годах, уже будучи сотрудником пресс-службы Его Высокопреосвященства Владыки Вениамина (Пушкаря), Архиепископа Владивостокского и Приморского, я продолжил аналогичную собирательную работу. Тогда Владыка Вениамин готовил публикацию своих очерков об истории Церковно-Государственных Соборов. Детальное ознакомление с историческим материалом позволило мне выявить, по крайней мере, для себя, ряд ложных мифологем о «Земской Соборности», которые возникли в публицистике и потом частично закрепились в историографии второй половины XIX — начала ХХ веков, а сейчас продолжают бытовать в некоторых православных общественно-политических течениях. Сейчас в православной среде – в современном общественно-политическом сознании – феномен «Земской Соборности» утратил те широкие позиции, которыми он владел в 1989–1993 годах. Но прихотливые повороты современной общественной жизни и неожиданные извивы нынешней политики могут возродить массовый интерес не только к идее Всероссийского Государственно-Церковного Собора, но и к имевшим хождениям ложным мифам о «Земской Соборности». Поскольку все ложное и фантомное в политической и общественной жизни народа вредит оздоровлению его исторического национального самосознания, вредит политическому отрезвлению, мне бы хотелось по мере сил противопоставить этим ложным мифам нечто исторически обоснованное и фактически доказательное. Утвержденная Грамота и другие документы, имеющие прямое отношение к Московскому Собору 1598 года, идейно, идеологически выразили особенности нового этапа государственного строительства, связанного с последствиями династического кризиса, и вместе с тем они наглядно засвидетельствовали полную духовно-политическую, генетическую преемственность этого этапа со всеми прежними историческими периодами нашей православной национальной государственности. Я понимаю, что для объяснения материала, объяснения содержания соборных документов мне пришлось привлечь очень много Богословских цитат, что непринято в сугубо исторических исследованиях. Но эти Богословские цитаты выражают духовные идеи, которые в определенных условиях становились политическими идеями и таким образом активно влияли на сугубо политические процессы, которые являются предметом именно исторического исследования. Без обозначения этого Богословского и Церковно-исторического контекста невозможно понять ни структуру, ни содержание, ни механизмы политики той эпохи, невозможно понять ее политическую идеологию. Рассмотрев основные духовно-политические идеи, идеологемы, традиционные титульные формулировки, устойчивые сакральные формулы и символы, мы видим: и главный Соборный Акт с Утвержденной Грамотой, и сопутствующие Соборные документы не содержат достаточно пространных исторических, правоведческих и даже Богословских теоретических описаний Самодержавия. Нет здесь и кратких дефиниций, определявших, что такое Самодержавие, что такое Царский сан и Царское служение. Нельзя сказать, что таких теоретических описаний и дефиниций не было до этого в византийской и русской духовной литературе. Напротив, наследие Богословских, исторических трудов, различных кодексов Восточной Римской Империи, наследие, которое в значительных объемах переводилось на церковно-славянский и русский языки на протяжении шести веков в Моравии, Сербии, Болгарии, Литве и, конечно, особенно масштабно в самой России, безусловно, было хорошо знакомо авторам соборных документов, Святителю Иову и его духовным сподвижникам. Было известно им и наше отечественное литературное наследие, рассматривавшее суть Самодержавия и Царского служения, наследие, которое включает произведения Святителя Илариона Киевского, Даниила Заточника, слова и писания Московских Святителей Петра, Алексия, Киприана, Даниила, Макария, Афанасия, богословские размышления Епифания Премудрого, проповеди Преподобных Сергия Радонежского, Иосифа и Досифея Волоцких, Максима Грека, и, наконец, труды первого Самодержавного Венчанного Царя Иоанна Васильевича Грозного, были вполне доступны для Патриарха и его ближнего круга. Почему же в Соборных документах мы не видим этих теоретических рассуждений и дефиниций? Предположительный ответ на этот вопрос может быть двояким. Рассматривая обстоятельства Собора с приземленной, прагматической точки зрения, можно предположить, что введение в тексты Соборных документов слишком высоких и сложных Богословских дефиниций могло вызвать излишние обсуждение и среди высокообразованных участников Освященного собора, и кривотолки в мирянской среде, вызванные непониманием. Как говорил Святитель Геннадий (Гонзов) Архиепископ Новгородский и Псковский: «Русский народ – как ребенок, он не навычен в прениях о вере поэтому еретиков надо топить, вешать и жечь». Детская простота многих соборян могла бы просто не вместить Богословские положения из Учения Церкви о Самодержавии, Царстве, Царе – Царе Небесном и Царе земном. С другой стороны, не было никакой нужды специально в категориях и логических формулах объяснять для соборян, что такое Самодержавие, в чем суть Самодержавного Царя и Его служения. Все они видели это в своем державном бытии и в своей повседневной жизни. И вот в одночасье они лишились этого зримого, осязаемого, сердечно ощущаемого Образа! Очевидно, что авторы Соборных документов поставили перед собою цель словом изобразить Самодержавие и Царское Могущество, а через этот Образ оказать духоподъемное действие и на соборян, и на приунывший народ. Свои же Соборные деяния они симфонически соединили с этим изображением. С такой иконологической задачей авторы Утвержденной Грамоты и других Соборных актов справились вдохновенно и с удивительным литературным мастерством. Их описания при этом выражали не только внешние и внутренние качества предмета, они выражали также идею Самодержавия, потому что их образы основывались не на свободном полете литературных чувств, но они канонически строго и твердо опирались и на Слово Божие, и на Священное Предание, на державное Богословие Византии, Руси, на законодательные кодексы и уставы, составлявшиеся под покровом Вселенского и Русского Православия. Смею надеяться, что хотя бы частично мне удалось обосновать прямую связь образов из Соборных документов с церковным наследием византийских и русских православных писателей. Эта проблема создала совершенно определенные трудности при осуществлении данной работы: при выявлении в Соборных документах того, что там логически не сформулировано, а изображено, мне пришлось прибегнуть к обильному цитированию больших фрагментов, к крупным текстовым иллюстрациям, из-за чего непомерно вырос объем данной работы. Но я, к сожалению, не смог найтииного решения этой методологической проблемы: фрагментирование литературных образов до кратких словосочетаний – «определение-существительное-глагол», удаление весьма значимого контекста этих образов, неизбежно привело бы к их содержательному искажению и преобладанию исследовательской трактовки над замыслами, задачами и целями, которые ставили перед собою и решали авторы Соборных трактатов. Может быть, с точки зрения современной исторической науки и ее методик, я серьезно ошибся, выбрав такие способы разбора идейного содержания текстовXVI столетия. Но в процесс самой работы я утвердился в своих исследовательских приемах и убежден, что исследования идейного содержания церковно-государственных и государственно церковных текстов XI–XVII веков требуют применения подобной громоздкой методики, иначе многие идеи окажутся упущенными, уйдут из поля внимания исследователя и не дойдут до пользователя продукта исследования. Вместе с тем, я прошу прощения у моих коллег за, возможно, излишнюю самонадеянность и понуждение читать текст такого объема. Я признаюсь, что, формулируя тему тогда, когда я уже давно был знаком со всеми этими Соборными документами и примерно представлял ход исследовательской работы, но я совершенно не ожидал, что ее практическое воплощение выйдет таким громоздким. Когда же дело пошло, останавливаться было поздно. Начиная со Святого Равноапостольного Царя Константина Великого, жизнь и деяния Христианского Государя понимались как особый, исключительный вид Богослужения, неразрывно связанного с церковным, храмовым Богослужением, нопри этом неизмеримо далеко выходящим за пределы храмовых и монастырских стен. Представим такую картину – в храме Епископ начинает совершать Божественную Литургию, ему сослужат несколько священников, дьяконов, иподьяконы и дьячки-алтарники. И вдруг среди этого сонмища в Алтаре начинается брожение, шепотные ссоры, недовольства, резкие безчинные движения. И даже грозные взгляды Владыки, тихие, но властные одергивания не прекращают сумбур, и более того, ропот некоторых сослужителей направляется и в адрес самого Владыки. А дело идет к Евхаристическому Канону… Возможно ли без каких-то крайних и исключительных мер завершить такую службу? Конечно, нет. Так вот и во время Царского Богослужения на просторах Православной Державы. Если Царский синклит начинает изменять Главному Служителю Помазаннику Божию, происходит сотрясение основ. Совсем под конец я бы хотел сказать о главном, что для себя самого я уяснил, ясно увидел в процессе этой работы. Идея Самодержавия неразрывно связана с идеей верного не за страх, а за совесть служения Самодержцу, служения верноподданных Царю. Через все Соборные и сопутствующие Московскому Собору 1598 года документы красной нитью проходит постоянное опасение перед угрозой измены. Тут идеологическая стратегема этих текстов: защита от измены Царю, а через Него и государству, и православному народу. Тема измены становится главной в Покаянном Соборе 1607 года. Одолению измены посвящены исторические описания Смуты в Утвержденной Грамоте 1613 года. Что такое измена хорошо знал первый Русский Царь Иоанн Василевич Грозный. Суть измены чувствовал и понимал правитель Б.Ф. Годунов и Царь Борис Феодорович. К слову сказать, среди сонма самых страшных обвинений в адрес Царя Бориса нет ни одного обвинения в государственной измене или измене Православию. Соборное одоление повальной измены в 1613 году привело к одолению смуты, создало запас прочности для нашей Христианской государственности на три века. Есть доказательство того, что Православное Самодержавие в основе своей имеет не политическую схему устройства власти, а природу сугубо духовную, основанную на искренней и глубокой вере. Зададимся странным вопросом: Пред чем безсильно Самодержавие? Никакой внешний враг не может Его одолеть и свергнуть. Вся история иностранных нашествий на Россию, начиная с Царя Иоанна Васильевича Грозного и до Царя Николая Александровича свидетельствует, что временные поражения от супостата Самодержавная Россия может претерпевать. Но извне Самодержавие нерушимо. Внутренние мятежи и смуты также безсильны перед Самодержавием. Так называемые «крестьянские освободительные войны», начиная с Ивана Болотникова и до Пугачевщины, а от декабристов все бунты вплоть до революции1905–1907 годов, не могли справиться с Самодержавием. Самодержавие же безсильно только перед вероломной внутренней изменой. Это хорошо знал и понимал Первый Русский Царь. Стало это понятно и Святому Царю Мученику Николаю, который в ночь на 2 Марта 1917 года в Своем дневнике с горечью записал: «Кругом измена, и трусость, и обман». Ни Мировая война, ни бунт в Петрограде не принесли бы победы революционерам. Главной причиной торжества революции 1917 года была вероломная измена ближайших Царских служителей: одни сослужители Государя прямо изменили Ему и Его делу, другие, которые должны были тотчас покарать этих изменников, струсили, а третьи обманули и Царя, и самих себя утверждением, что ничего сделать невозможно. И Епископ внешних дел – Русский Царь – прекратил Свое Державное Богослужение. Самодержавие как вера было сокрушено в сердцах российских подданных. А образ Самодержавия в виде иконы Божьего Вседержительства, конечно же, несокрушим. По материалам газеты «Русь Православная». |