ЦАРЬ ‒ ЭТО СИМВОЛ РОССИИ, РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА!
КОНТАКТЫ
|
ОБЩЕСТВО ПАМЯТИ СВЯТЫХ ЦАРСТВЕННЫХ МУЧЕНИКОВ И АННЫ ТАНЕЕВОЙ В ФИНЛЯНДИИ RY.
|
ЦАРЬ ‒ ЭТО СИМВОЛ РОССИИ, РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА! КОНТАКТЫ |
PYHÄT KEISARILLISET MARTTYYRIT JA ANNA TANEEVA SUOMESSA MUISTOYHDISTYS RY.
|
|
8 марта 1917 года  Под давлением Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Временное правительство уже 7 марта принимает постановление об аресте «отрекшегося» Императора Николая II с супругой. 8 марта генерал Михаил Алексеев сообщает Царю, что он «может считать себя как бы арестованным». Императрицу незадолго до этого арестовывает лично командующий войсками Петроградского военного округа генерал Лавр Корнилов. 9 марта Император Николай Александрович прибывает в Царское Село, где фактически заключается под домашний арест вместе с семьей до 14 августа 1917 года, когда их в строжайшей секретности на поезде под вывеской «Японская миссия Красного Креста» вывозят в Тобольск с железнодорожной станции Александровская в Царском Селе. Ещё во время пребывания Царя в Ставке в Могилёве 4—8 марта начинается массовое бегство его свиты. Остались только В.А. Долгоруков, П.К. Бенкендорф, фрейлины С.К. Буксгевден и А.В. Гендрикова, врачи Е.С. Боткин и В.Н. Деревенко, преподаватели П. Жильяр и С. Гиббс. 10 апреля 1917 года британский король Георг V отзывает приглашение в Англию, приказав своему секретарю лорду Станфордхэму: «Учитывая очевидное негативное отношение общественности, информировать русское правительство о том, что правительство Его Величества вынуждено взять обратно данное им ранее согласие». Подобное решение было принято Королём, несмотря на личную дружбу и родство по материнской линии. Два монарха являлись двоюродными братьями.   «Воспоминания о последних днях, проведенных в Царском Селе, тяжелые. Государь вернулся из Могилева после своего отрешения от престола. Обыкновенно по вечерам Их Величества приходили проведать меня в мою комнату, в которой я была изолирована, заболев корью. Государь подвозил Государыню на кресле к краю моей кровати, и мы проводили час вместе. В эти вечера я видела слезы на глазах Государя, когда он рассказывал о предательстве Великих князей, генералов, командиров полков и своих слуг, и о том, как его вынудили под угрозой убийства семьи отречься от престола. «Государыне никто не причинит вреда, не перешагнув вначале через мой труп», — был ответ Государя на угрозу. Я обратила внимание на возможность уехать за границу, но Государь сказал, что он никогда не покинет свою Родину. Он был готов жить простой жизнью крестьянина и зарабатывать свой хлеб физическим трудом, но Россию он не покинул бы. То же утверждали Государыня и дети. Они надеялись, что смогут жить скромными землевладельцами в Крыму. По утрам Государыня сжигала в камине множество писем своей обширной переписки. К сожалению, Государь не согласился уничтожить полученные от своей супруги письма, а взял их с собою в Сибирь. Большевики конфисковали письма и затем опубликовали их. Как-то утром Государыня пришла ко мне и спросила, где все письма, которые она мне написала. Я показала на три кожаные коробочки, где хранила их. Государыня сожгла письма у меня на глазах. Тяжело писать о тех днях. «Только бы нас не разлучили», — воскликнула Государыня в моем присутствии полковнику Коцебу, которого Временное правительство назначило охранником. Их Величеств. Полковник принадлежал к лейб-гвардии Уланскому полку. Потом, очевидно, его посчитали слишком мягким по отношению к Царской семье, так как его отстранили и задание передали другому. Среди козней и несправедливостей Царская семья все время вела себя с достоинством и мужеством — не жалуясь и не упрекая. В одну из ночей, перед тем как Государю возвратится из Могилева, Государыня с Великой княжной Марией пошли в Сводный полк Их Величеств. Полк собирался покинуть Государя и Государыню, чтобы присягнуть в верности Временному правительству. Государыня разговаривала с солдатами не так, как правительница с подданными, а как мать со своими заблудшими детьми, и просила их защитить семью Государя от насилия дебоширствующей толпы. Через шесть дней нас разлучили друг с другом и меня отправили в Петропавловскую крепость. Письма, которые я получала из Сибири, ясно говорят, как мужественно и стойко Их Величества несли свою ужасную участь». (Из воспоминаний «Анна Вырубова – фрейлина Государыни». СПб, 2012). «...Неожиданно у Государыни возникла мысль поговорить с солдатами. Я умоляла ее разрешить мне сопровождать ее на случай какой-нибудь предательской выходки. Но Ее Величество не позволила мне этого сделать. К чему это, Лили? - проговорила она укоризненно. - Все они наши друзья! Вместе с Ее Величеством к защитникам Дворца вышли Великие княжны Мария и Анастасия. Я наблюдала за ними из окна. Совсем стемнело, и огромный двор был освещен прожекторами. Издалека доносился гул орудий. Стужа стояла нестерпимая. Оттуда, где я находилась, я видела Ее Величество, закутанную в меха. Она подходила к одному солдату за другим, совершенно не опасаясь за свою жизнь. Она была спокойна, величественна - поистине Царица, супруга, достойная Императора Всероссийского. ...В этой драматической обстановке Государыню охраняли лишь ее доброта и благожелательность. Когда на прекрасное лицо Ее Величества упал свет, я затрепетала. Я знала о ее слабом сердце, хрупком здоровье и испугалась за Нее. Только бы она не упала в обморок! Вернулась во Дворец Государыня во взволнованном, приподнятом настроении. Она сияла, она верила в «народ», и веру в ней поддерживали воспоминания о тех узах, которые некогда связывали ее с ними, которые, увы, были этим народом преданы забвенью. - Они наши друзья, - твердила Ее Величество. - Они так нам преданы. Увы, скоро ей предстоит узнать, что зачастую слова «Иуда» и «друг» становятся синонимами». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»). «Пробило десять часов, но никакого поезда слышно не было. Наступило первое марта - месяц роковой для Дома Романовых, поистине, можно было сказать: «Бойся мартовских Ид!». Первого марта был задушен Император Павел I, а за тридцать лет до нынешнего дня бомбой был смертельно ранен дед Государя, Царь Александр II. Марту 1917 года суждено было стать свидетелем падения Династии. /.../ Утром 2 (15) марта Государыня вошла в спальню Великих княжон. На ней, что называется, лица не было. Я бросилась к ней, чтобы узнать, что случилось, и Ее Величество взволнованно прошептала: - Лили, войска дезертировали! Не найдясь, что ответить, я словно оцепенела. Наконец с трудом выговорила: - Но почему они это сделали, Ваше Величество? Скажите, ради Бога, почему? - Так приказал их командир, Великий князь Кирилл Владимирович. Затем, не в силах сдержать свои чувства, с мукой в голосе, произнесла: - Мои моряки, мои собственные моряки! Поверить не могу. Но случилось именно так. Гвардейский Экипаж оставил Дворец двумя группами – в час и пять утра. «Верных друзей», «преданных подданных» с нами больше не было. Утром в лиловой гостиной офицеры Гвардейского Экипажа были приняты Ее Величеством. Я присутствовала при этой встрече и узнала от одного из друзей моего мужа, что обязанность увезти Гвардейский Экипаж в Петроград была возложена на «без году неделя их благородие» лейтенанта Кузьмина. Офицеры были взбешены, в особенности старший из них, Мясоедов-Иванов, рослый, плотно сбитый моряк с добрыми глазами, в которых стояли слезы... Все как один они стали умолять Ее Величество позволить им остаться с нею. Переполненная чувствами, она благодарила офицеров». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»). «Появилась Государыня. Лицо искажено страданием, в глазах слезы. Она не шла, а скорее спотыкалась. Я бросилась к ней, чтобы поддержать и проводить к письменному столу, расположенному в простенке между окнами. Взяв меня за руки, Ее Величество с мукой в голосе проронила: - Отрекся! Я не могла поверить своим ушам и стала ждать, что скажет Государыня еще. Она говорила так, что трудно было разобрать ее слова. Наконец произнесла - и тоже по-французски: - Бедный... совсем один там... Боже! Сколько он пережил! И меня нет рядом, чтобы его утешить. - Ваше Величество, дорогая Государыня, мужайтесь. Не обращая на меня внимания, Государыня повторяла: - Боже мой, как это мучительно... Совсем один! Я обняла Ее Величество за плечи, и мы стали медленно прохаживаться взад и вперед по длинной комнате. Наконец, опасаясь за рассудок Государыни, я воскликнула: - Ваше Величество - во имя Господа - но ведь он жив!!! - Да, Лили, - ответила она, словно окрыленная надеждой. - Да, Государь жив». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»). «Утро было печальным. Около полудня Ее Величество послала за мной. - Лили, - проговорила она. - Дума времени не теряет. Господин Родзянко уведомил меня, что мы должны готовиться к отъезду. Он заявил, что нам следует встретиться с Императором где-то в пути. Но мы не можем никуда ехать: куда мы денемся с больными детьми? Я разговаривала с врачами, и они говорят, что это роковым образом скажется на их здоровье! Я сказала об этом Родзянке. Позднее он приедет и сообщит мне решение Думы. Родзянко и его коллеги прибыли в назначенный срок. Их тотчас же провели к Государыне. - Решение Думы остается неизменным, - лаконично произнес Родзянко. - Но мои дети... мои дочери... - растерянно проговорила Императрица. - Когда дом горит, самое лучшее - покинуть его, - проговорил Родзянко с сардонической улыбкой. Делать было нечего. Мы оказались во власти узурпаторов и тотчас стали готовиться к отъезду. ...Мы попытались связаться по телефону с некоторыми из наших друзей, но все было напрасно. Наконец испуганным голосом телефонная барышня прошептала: - Я не могу Вас соединить. Телефон не в наших руках. Умоляю, не говорите ничего. Я сама позвоню Вам, когда это будет безопасно. /.../ Проходя по длинным коридорам, я услышала чьи-то грубые голоса. У дверей одного из салонов я застыла в ужасе: солдаты Сводно-пехотного полка меняли караул. Но смена караула уже не была той торжественной церемонией, какой она была еще совсем недавно! Когда в салон вошла новая группа солдат, они буквально кинулись в объятия своих товарищей, восклицая при этом: «Поздравляем новоиспеченных граждан свободной страны»... Возвращаясь, слышала смех и пение солдатни. Расстроенная и возмущенная их отвратительным поведением, я сообщила о нем Ее Величеству. «Несчастные, - ответила она, - это не их вина, а тех, кто их обманывает». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная царица»). «Как всегда, навестив детей, 7 (20) марта мы с Государыней отправились в красную гостиную, где в камине горел жаркий огонь, и возобновили свой труд. На столе стоял большой дубовый сундук. В нем хранились все письма, написанные Государем Императрице после помолвки и в продолжение их супружеской жизни. Я не смела смотреть, как она разглядывает письма, которые так много значили для нее. Мне кажется, что некоторые она перечитывала. Я слышала сдавленные рыдания и стоны, какие вырываются из груди, когда болит душа. Многие из писем были получены ею еще до того, как она стала женой и матерью. Это были любовные письма от мужчины, который любил ее беззаветно и преданно и по-прежнему любит той любовью, которой он пылал в юности, ушедшей навсегда. Разве мог хоть один из них представить себе, что письма эти орошатся горючими слезами? Государыня поднялась с кресла и, рыдая, одно за другим бросала письма в огонь. Какое-то мгновение бумага алела, словно пытаясь оставить свой пламенный след в душе, затем блекла и превращалась в кучку белого пепла... Увы, тебе, юность! Увы, тебе, Любовь! После того, как Государыня предала огню письма, она протянула мне свои дневники, чтобы я сожгла их. /.../ Меня охватило невыразимое омерзение при мысли о тех бедах и несправедливостях, которые причинила ей та страна, в которой я родилась. - Терпеть не могу Россию! - вырвалось у меня. - Ненавижу ее. - Не смейте говорить этого, Лили, - проговорила Государыня. - Не причиняйте мне боль. Если Вы меня любите, не говорите никогда, что Вы ненавидите Россию. Не надо осуждать людей. Они не ведают, что творят». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»). «В полдень во Дворце появился генерал Корнилов с приказом об аресте Императорской Семьи. Государыня встретила его в одежде сестры милосердия и искренно обрадовалась, увидев генерала, пребывая в заблуждении, что Корнилов расположен к ней и ко всей ее семье. Она жестоко ошибалась, поскольку Корнилов, полагая, что Ее Величество недолюбливает его, не упускал ни одной возможности, чтобы распускать о ней самые отвратительные слухи. Генерал сообщил Императрице, что Дворцовая охрана будет заменена революционными солдатами. Нужды в Сводно-пехотном полку и Собственном Его Величества Конвое больше не было, по Дворцу слонялись революционные лица, которые всюду заглядывали. Когда офицеры Сводно-пехотного полка пришли попрощаться с Ее Величеством, многие не выдержали и разрыдались. Впоследствии Государыня призналась мне, что и для нее расставание было мучительным. Офицеры попросили у Государыни платок на память о ней и Великих княжнах... Они намеревались разорвать этот платок на кусочки и распределить между собой. К их большой радости, мы отправили им несколько носовых платков с инициалами». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»). «9 (22) марта выпало на четверг. Императрица пришла утром в спальню Их Высочеств взволнованная и озабоченная. Ее уведомили, что Государь прибудет во Дворец между одиннадцатью и двенадцатью часами. Вместе с нею мы зашли навестить Цесаревича и, сев возле его постели, разговаривали с мальчиком. Ребенок был очень возбужден, он то и дело поглядывал на часы, отсчитывая секунды, остававшиеся до прибытия отца. Вскоре послышался шум автомобиля. Вошел Волков. Верный слуга отказался признать факт отречения и, следуя правилам этикета, которые исстари заведены в Императорских Дворцах, объявил: - Его Величество Государь Император! Императрица вскочила со стула и выбежала из комнаты. /.../ Неожиданно я услышала шаги. Я знала, кому они должны принадлежать. Походки уверенного в себе, счастливого человека как не бывало. Казалось, это идет человек, который безконечно устал. Я задрожала всем телом, не смея поднять глаз. Но когда посмотрела на Императора, то увидела его трагический, измученный взгляд. ...Когда мы вошли в красный салон и свет упал на лицо Императора, я вздрогнула. В спальне, где освещение было тусклое, я его не сумела разглядеть, но сейчас увидела, насколько он изменился. Смертельно бледное лицо покрыто множеством морщинок, виски совершенно седые, вокруг глаз синие круги. Он походил на старика. Увидев ужас на моем лице, Государь грустно улыбнулся. Он хотел что-то сказать, но тут к нам подошла Императрица. Он пытался казаться счастливым мужем и отцом, каким был в лучшие времена. Сев рядом с нами, принялся говорить о разных пустяках, но я-то видела, что ему не по себе. Ему было трудно совершать над собой усилия, и, в конце концов, Государь сказал: - Пойду, пожалуй, прогуляюсь. Прогулка мне всегда приносит пользу. Пройдя по коридорам, мы добрались до апартаментов Анны Вырубовой, где Государь покинул нас, а потом спустились вниз. Мы с Ее Величеством вошли в спальню и остановились возле одного из окон, выходивших в парк. Анна была очень возбуждена; она что-то говорила, плакала, но мы не обращали на нее внимания. Глаза наши были прикованы к Государю, который к этому времени вышел из Дворца. Быстрым шагом он направился к Большой аллее. Вдруг словно из-под земли появился часовой и заявил Императору, что ему нельзя идти в том направлении. Государь махнул рукой, но повиновался и пошел назад. Но тут произошло то же самое: другой часовой преградил ему путь, а какой-то «офицер» стал объяснять Государю, что поскольку он находится на положении арестанта, то и прогулка должна быть такой же, как в тюремном дворе!.. Государь повернул за угол. Шел он медленно, понурив голову, совершенно подавленный. Казалось, он совсем пал духом. Мне представляется, что до этой минуты мы не понимали: ни что такое мертвая хватка революции, ни что она значит. Но когда мы убедились, что Император Всероссийский, чьи владения простираются на тысячи верст, может гулять в собственном парке на пятачке в несколько метров, мы осознали это с болезненной отчетливостью. Государыня ничего не сказала, лишь сжала мою руку. Для нее это была мучительная минута. После некоторой паузы она сказала: - Пойдемте к детям, Лили. По крайне мере, там мы сможем быть вместе. Их Высочества были в восторге, узнав, что их отец вернулся. Думаю, что сознание того, что он жив и здоров, подействовало на них как целебный бальзам. Бедняжка Мария, которой так хотелось первой встретить Императора, лежала в бреду, лишь иногда приходя в сознание. Когда я вошла к ней в комнату, девочка меня узнала. - Ну, где же Вы пропадали, Лили? - воскликнула она. - А я Вас так ждала. Папа’ здесь, правда? - Но спустя мгновение она снова погрузилась в фантастическое и ужасное царство, имя которому - бред. - Толпы людей... Какие они страшные... Идут сюда, чтобы убить мама’!!! Зачем они это делают? Увы, бедное дитя! Многие и поныне задают этот вопрос. В тот день Их Величества обедали и провели вечер вместе. Впоследствии Государыня рассказывала мне, что когда они остались одни в лиловом будуаре, нервы у Императора не выдержали и он разрыдался. Государыне стоило огромного труда утешить его и заверить, что как супруг и отец ее детей он ей гораздо дороже, чем как Царь, вместе с которым она несла бремя Царского служения». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»). «Когда Государыня послала за мной утром 10 марта, я увидела, что она лежит на кушетке у себя в будуаре. Тут же находился и Государь. Жестом он пригласил меня сесть рядом с Ее Величеством и стал рассказывать. Сначала он поведал нам о том, что произвело на него особенно сильное впечатление. - Проснувшись, - начал Государь, - я надел домашний халат и посмотрел в окно, которое выходит во двор. Я обратил внимание на то, что часовой, который обычно там стоял, сидит на ступенях. Винтовка у него выскользнула из рук - он спал на посту! Я позвал своего камердинера и показал ему на необычное зрелище. Я не смог удержаться от смеха - это было действительно нелепо. Услышав мой смех, солдат проснулся, но встать даже не подумал, лишь сердито посмотрел на нас, и мы отошли от окна. Это ли не убедительное доказательство общей деморализации! Теперь с Россией покончено, поскольку ни одна Империя не может существовать, если в ней нет закона, послушания и уважения. Затем Государыня стала расспрашивать супруга о событиях в Могилеве. - Некоторые эпизоды были исключительно неприятными, - ответил Государь, - мама’ возила меня на моторе по городу, который был украшен красными флагами и кумачом. Моя бедная мама’ не могла видеть эти флаги... Но я на них не обращал никакого внимания; мне все это показалось таким глупым и безсмысленным! Поведение толпы, странное дело, противоречило этой демонстрации революционерами своей власти. Когда наш автомобиль проезжал по улицам, люди, как и прежде, опускались на колени. Мне трудно было расстаться с Воейковым, Ниловым и Фредериксом. Они не хотели покидать меня. Мне пришлось настоять. Революционеры твердо обещали не преследовать их. (Эти преданные Царю люди были арестованы на следующей же станции и отправлены в Петроград, где были заключены в Петропавловскую крепость). Особенно трогательным был такой эпизод, – продолжал Его Величество. – Когда я сел в поезд, то заметил пятерых или шестерых гимназисток, которые стояли на платформе, пытаясь привлечь мое внимание. Я подошел к окну. Заметив меня, они принялись плакать и стали показывать знаками, чтобы я что-нибудь им написал. Я написал свое имя на листке бумаги и передал девочкам. Но они никуда не уходили, и поскольку холодище стоял невыносимый, я стал жестикулировать, чтобы они шли домой. Однако когда мой поезд отправился два часа спустя, они все еще находились на платформе. Они перекрестили меня, бедные дети, – добавил Государь, растроганный воспоминанием. – Надеюсь. благословение этих чистых созданий принесет нам счастье. Государь поведал нам, что после опубликования текста отречения он получил множество телеграмм, значительная часть была оскорбительного содержания, иные были проникнуты неистребимым духом верности и преданности. В телеграмме от графа Келлера указывалось, что 5-й конный корпус, которым он командовал, не верит, что Царь мог добровольно оставить армию, и готов прийти ему на помощь. Граф отказался присягнуть временному правительству, сказав: «Я христианин, и думаю, что грешно менять присягу», – после чего сломал саблю и швырнул обломки наземь. – Генерал Рузский был первым, кто начал разговор о необходимости моего отречения, – продолжал Император. – Он сел в поезд во время одной из остановок и вошел в мой салон-вагон без приглашения. «Гучков и Шульгин тоже едут, чтобы поговорить с Вами», – сообщил он мне. Эти господа появились на следующей станции и вели себя чрезвычайно неподобающим образом». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»). «Дня два-три мы не знали, где Государь. ...Во время всех этих тяжких переживаний пришло известие об отречении Государя. ...Императрица, убитая горем, вернулась к себе, и Лили Ден кинулась ее поддержать, так как она чуть не упала. Опираясь на письменный стол, Государыня повторяла: «abbique» [«отрекся»] (Лили не говорила тогда по-английски). «Мой бедный дорогой страдает совсем один... Боже, как он должен страдать!». Все сердце и душа Государыни были с ее супругом; она опасалась за его жизнь и боялась, что отнимут у нее сына. /.../ Никогда я не видела и, вероятно, никогда не увижу подобной нравственной выдержки, как у Ее Величества и ее детей. «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя все кончено для России, - сказала Государыня, - но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты». Слишком хорошо знала Государыня, кто совершил это злодеяние. /.../ В первый вечер, как Дворец перешел в руки революционных солдат, мы услышали стрельбу под окнами. Камердинер Волков пришел с докладом, что солдаты забавляются охотой в парке на любимых диких коз Государя. Жуткие часы мы переживали. Пока кучка пьяных и дерзких солдат расхаживала по Дворцу, Императрица уничтожала все дорогие ей письма и дневники и собственноручно сожгла у меня в комнате шесть ящиков своих писем ко мне, не желая, чтобы они попали в руки злодеев». (Из воспоминаний А.А. Вы рубовой «Страницы из моей жизни»). «Государь прибыл в Царское Село 9 марта. Его встретил на платформе вокзала полковник Кобылинский, новый начальник царскосельского караула. Свидетель Е.С. Кобылинский - говорит судебный следователь Н.А. Соколов - показал: «В поезде с Государем ехало много лиц свиты. Когда Государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают. Прекрасно помню, что так удирал тогда генерал-майор К.А. Нарышкин и, кажется, командир железнодорожного батальона генерал-майор Цаблер. Сцена эта была весьма некрасива». Из многочисленных приближенных, приехавших с ним, только один гофмаршал кн. В.А. Долгоруков пожелал сопровождать Его Величество (добровольно последовал за Царской Семьей в Тобольск и Екатеринбург, где вскоре был расстрелян)». (Из книги Е.Е. Алферьева «Император Николай II как человек сильной воли»). «Когда прибыл автомобиль с Государем к Дворцовым воротам, начальник революционного караула громко произнес: «Откройте ворота бывшему Царю». Это было сказано с иронической улыбкой, дабы нанести новый сердечный удар Государю. Наконец автомобиль остановился у подъезда Дворца, где стояла вооруженная красная стража. Из автомобиля Государь вышел, не смотря по сторонам, направился во Дворец, не останавливаясь, прошел в комнату больных детей. Здесь Императрица встретила своего любимого супруга, крепко они расцеловались, крепясь духом, стараясь владеть собой, дабы не подать виду детям. Но как ни крепились они, слезы взяли верх. Эта встреча была трогательна и умилительна. В этот момент безконечно радостного свидания супругов и детей забылось все горе и окружающая грозная опасность. Не слышалось ни звука ропота на горькую судьбу, ни слова укоризны друг другу. Здесь была встреча истинно преданных друг другу горячо любящих супругов, приведшая в растерянность и удивление даже самих сопровождавших врагов». (Из книги игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-мученик»). «Возвращение Императора было, несмотря на грустные события, днем большой семейной радости. Императрица, Мария Николаевна и остальные дети, узнав подробности происшедшего, были вне себя от безпокойства за его участь, и чувство страха, которое они испытывали, не прекращалось до его приезда. Поэтому они почувствовали большое облегчение, оказавшись снова вместе после столь тяжелых испытаний. Им казалось, что их безконечная любовь друг к другу поможет им перенести все страдания». (Из воспоминаний Пьера Жильяра «Трагическая судьба Русской Императорской фамилии»). «...Государь сел около меня и начал мне рассказывать... Слезы звучали в его голосе, когда он говорил о своих друзьях и родных, которым он больше всех доверял и которые оказались соучастниками в низвержении его с престола. Он показал мне телеграммы Брусилова, Алексеева и других генералов, от членов его Семьи, в том числе и Николая Николаевича: все просили Его Величество на коленях, для спасения России, отречься от престола. Но отречься в пользу кого? В пользу слабой и равнодушной Думы? Нет, в собственную их пользу, дабы, пользуясь именем и царственным престолом Алексея Николаевича, правило бы и обогащалось выбранное ими регентство!... Но, по крайней мере, этого Государь не допустил! «Я не дам им моего сына, - сказал он с волнением. - Пусть они выбирают кого-нибудь другого, например, Михаила, если он сочтет себя достаточно сильным!». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»). «Как я впоследствии узнала, когда Их Величества остались одни, Государь, всеми оставленный и со всех сторон окруженный изменой, не мог не дать волю своему горю и своему волнению - и как ребенок рыдал перед своей женой. Только в четыре часа дня пришла Государыня, и я тотчас поняла по ее бледному лицу и сдержанному выражению все, что она в эти часы вынесла. Гордо и спокойно она рассказывала мне о всем, что было. Я была глубоко потрясена рассказом, так как за все двенадцать лет моего пребывания при Дворе я только три раза видела слезы в глазах Государя. «Он теперь успокоился, - сказала она,- и гуляет в саду; посмотри в окно!». Она подвела меня к окну. Я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к другу, в горе и смущении выглянули в окно. Мы были готовы сгореть от стыда за нашу бедную Родину. В саду, около самого Дворца, стоял Царь всей Руси, и с ним преданный друг его, князь Долгоруков. Их окружали шесть солдат, вернее, шесть вооруженных хулиганов, которые все время толкали Государя, то кулаками, то прикладами, как будто бы он был какой-то преступник, приказывая: «Туда нельзя ходить, господин полковник, вернитесь, когда вам говорят!». Государь совершенно спокойно на них посмотрел и вернулся во Дворец». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»). «9-го марта. Четверг. Скоро и благополучно прибыл в Царское Село - в 11 1/2 ч. Но, Боже, какая разница, на улице и кругом Дворца внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. /.../ Погулял с Валей Долг[оруковым] и поработал с ним в садике, т. к. дальше выходить нельзя!! 21-го марта. Вторник. Сегодня днем внезапно приехал Керенский, нынешний Мин. Юстиции, прошел чрез все комнаты, пожелал нас видеть. Поговорил со мною минут пять, представил нового коменданта Дворца и затем вышел. Он приказал арестовать бедную Аню (А.А. Вырубову - сост.) и увезти ее в город вместе с Лили Ден. Это случилось между 3 и 4 час., пока я гулял. Погода была отвратительная и соответствовала нашему настроению! 23-го марта. Четверг. ...Разбирался в своих вещах и в книгах и начал откладывать все то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию. 24-го марта. Пятница. /.../ В 6 1/2 пошел ко Всенощной с О[льгой] и Т[атьяной]. 25-го марта. Благовещение. В небывалых условиях провели этот праздник - арестованные в своем доме и без малейшей возможности сообщаться с мама’ и со своими! В 11 час. пошел к обедне с О[льгой] и Т[атьяной]. В 6 1/2 были у Всенощной и вернулись с вербами. /.../ 27-го марта. Понедельник. Начали говеть, но, для начала, не к радости началось это говение. После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи временем еды и с детьми сидеть раздельно; будто бы ему это нужно для того, чтобы держать в спокойствии знаменитый Совет Рабочих и Солдатских депутатов! Пришлось подчиниться, во избежание какого-нибудь насилия. 28-го марта. Вторник. ...В 11 час. пошли к обедне. Гулял и работал на островке с Т[атьяной] В 6 1/2 Анастасия пошла с нами к службе. Православный календарь 2010. Царственные страстотерпцы. 2 (15) марта 1917 года Государь Император Николая II подло вынудили отречься от Престола. Отречение было сделано и за Наследника - сына. Но Государь взял назад псковское отречение за Наследника (сына), и Россия вновь становилась на свой природный путь. Воспоминания Е. И. Балабина - офицера Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка: «Когда после отречения Государь Император, приехав в Ставку, узнал, что и его брат Великий князь Михаил Александрович отказался от престола в пользу Временного правительства, он, видя крушение страны, решил принести в жертву Родине своего больного сына. Государь взял назад псковское отречение за Наследника (сына), и Россия вновь становилась на свой природный путь. Но генерал Алексеев, которого Государь просил отправить об этом телеграмму в Петроград, скрыл от России эту телеграмму и не отправил ее. Страна не узнала о начавшемся было царствовании юного Императора, а от армии скрыли и последний прощальный приказ Царя-подвижника, которому суждено было стать Царем-мучеником». Где сейчас этот документ? Остался ли он не уничтоженным богоборческой властью? http://impersem.kuvat.fi/kuvat/VENTSENOSTSY/ © Copyright www.tsaarinikolai.com |