|
СВЯЩЕНСТВО И ЦАРСТВО ДУХОВЕНСТВО ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ И
СВЕРЖЕНИЕ МОНАРХИИ (НАЧАЛО XX В. – 1918 Г.) МИХАИЛ БАБКИН, профессор кафедры истории России новейшего времени Историко-архивного
института Российского государственного гуманитарного университета Тезисы доклада на социологическом факультете МГУ, Москва, 27 мая 2010 г. Российская империя и Православная церковь составляли единое
церковно-политическое тело, единый организм. И государство (Империя), и
Церковь, по существу, являлись двумя ипостасями этого нераздельного тела,
находившегося под скипетром православного самодержца. Одним из показателей их
единства являлась невозможность проведения чёткой границы между светским (в
привычном ныне понимании) и церковным законодательством. Связь Империи и
Православной российской церкви (далее – РПЦ) была в первую очередь
сакральной, а не оформленной юридически. Высшим органом
церковного управления (но не власти) являлся учреждённый 25 января 1721 г.
царём Петром I Святейший правительствующий синод – своеобразное сословное
представительство при верховной власти, своей властью приравненным к власти
патриарха, или постоянно действующий "малый церковный собор"
(синод, по-гречески – σύνοδος, означает собор). Деятельность
синода контролировало назначавшееся императором светское лицо – обер-прокурор
Св. синода, являвшийся официальным представителем власти Его Величества.
Юридической основой создания института обер-прокуратуры была необходимость
доклада верховной власти о течении церковных дел. На обер-прокуроре лежали
функции охранения государственных интересов в сфере церковного управления и
контроля над органами власти РПЦ в центре (Св. синодом) и на местах
(духовными консисториями). Хотя обер-прокуроры и имели практически
неограниченные возможности влияния на органы центральной и местной церковной
власти, однако этим правом они практически не пользовались, предпочитая не
участвовать в деле чисто церковного управления. В целом же компетенция
обер-прокурора ограничивалась административным управлением и не распространялась
на сферу вероисповедания и церковного права. Юридически
участие императора в церковных делах повышало статус РПЦ и её постановлений.
Акты Св. синода, изданные "по указу Е.И.В.", в виде указов, уставов
или законов вносились в собрание законов Российской империи. Единство империи
и церкви, основанное на православной вере, хотя и не было лишено недостатков,
но, в целом, было очень плодотворным. Империя, поддерживая Русскую церковь
морально и материально через институт обер-прокуратуры, избавляла епископат
от рутинной бюрократически-канцелярской работы (связанной, например, с
хозяйственной деятельностью и поисками источников финансирования),
поддерживала просветительскую и миссионерскую её деятельность. Православной
церкви в Российской империи были созданы условия наибольшего
благоприятствования. В Основных законах насчитывалось более тысячи статей,
оберегавших привилегии и имущественные права РПЦ. Архиереи фактически
являлись высшими духовными сановниками империи. По табели о рангах митрополиты,
архиепископы и епископы приравнивались к трём первым классам военных и
гражданских начальников. РПЦ, буквально
слитая воедино с Российской империей, не обладала правами юридического лица и
не имела самоуправления. Хотя такими правами по отдельности были наделены Св.
синод, приходские церкви, монастыри, духовно-учебные заведения и проч.
церковные структуры, владевшие, например, недвижимым имуществом и капиталами. Русские цари не
видели особого смысла в предоставлении церкви "свободы
самоуправления", поскольку видели её главную цель в христианизации
народа, а именно – в совершении богослужений, катехизации паствы, поднятии
среди неё нравственности, образованности, в почитании праздников,
миссионерстве и проч. Для чего иерархи фактически и освобождались посредством
обер-прокуратуры от мирских дел. Однако те, наоборот, стремились расширить
свои государственные функции в ущерб церковным. Значительная часть епископата
считала своё положение в рамках сложившихся в России государственно-церковных
отношений неприятным и оскорбительным. Участие царя в церковных делах давало
повод для постоянного недовольства духовенства "вмешательством" в
церковные дела православного императора (светской-де власти). Наличие в
государстве помазанника Божия, так или иначе участвующего в делах
церковно-правительственного управления (юрисдикции), в охране вероучения и
контроле за церковным благочинием, ставило духовенству фактический заслон в
получении желаемой и искомой свободы самоуправления. Поскольку
формально РПЦ была частью административного аппарата империи, это давало
основание определённым слоям общественности считать православных
священнослужителей прислужниками самодержавия, а также возлагать на РПЦ долю
ответственности буквально за любые ошибки царского правительства, за политические
"репрессии" и даже за социальную несправедливость в обществе. С начала XX в.
вплоть до Первой мировой войны в России происходил неуклонный рост
численности как паствы РПЦ, так и всех слоёв духовенства. На подъёме было
строительство храмов и монастырей. Церковь, являясь опорой Трона, оказывала
заметное влияние на общественно-политическое сознание православного народа
империи. С рубежа XIX–XX вв. вплоть до начала Февральской революции
представителями высшей иерархии РПЦ проводилась деятельность, направленная на
ограничение участия императора в церковном управлении и на
"отдаление" церкви от государства. Подтверждением этому служат, в
частности, сокращение с января 1900 г. поминовения императора на проскомидии
(начальной стадии литургии – центрального христианского богослужения), а
также произведённое в феврале 1901 г. сокращение
"верноподданнической" части присяги для рукополагаемого в сан
епископа и отмена присяги для членов Св. синода. Показателем стремления
высшей иерархии повысить свой внутрицерковный статус служит и проходившие в
тот период процессы постепенного увеличения богослужебных титулований
архиереев, а также учащения поминовений епархальных преосвященных. О желании высшего
духовенства ограничить участие императора в церковном управлении
свидетельствуют и "отзывы" епархиальных архиереев о церковной
реформе, датируемые 1905–1906 гг. В них отражалось недовольство
представителей иерархии сложившимся в России строем церковного управления. Об
этом, а также о стремлении восстановить в РПЦ патриаршее управление
говорилось и в материалах Предсоборного присутствия (1906 г.), а также
Предсоборного совещания (1912–1913 гг.). Названные церковные комиссии
предлагали усилить в управлении РПЦ власть епископата. В то же время
духовенство едва ли не демонстративно уклонялось от разработки богословского
взгляда на царскую власть. В целом, оно придерживалось
"рациональных" оценок, дававшихся царской власти юристами,
политологами и историками. При этом совершенно не выясненными оставались такие
вопросы, как церковные полномочия императора и т. н. священные права
помазанника Божьего. Даже относительно вопроса является ли миропомазание
государя церковным таинством или не является таковым, среди иерархии не было
единства. Меры,
предпринимавшиеся представителями епископата в предреволюционные годы, были
направлены на "десакрализацию" власти российского самодержца. Они
сводились к укоренению в сознании паствы представлений о царе не как о
духовно-харизматическом "лидере" народа и "Божием
установлении" (помазаннике), а как о мирянине, находящемся во главе
государства. Духовенство (в частности, члены Синода РПЦ) стремилось
обосновать, что между царской властью и какой-либо иной формой правления нет,
по сути, никаких принципиальных отличий: всякая, мол, власть – "от
Бога". После нескольких
безуспешных попыток добиться высочайшего разрешения на созыв Поместного
собора представители архиерейского корпуса стали связывать надежды на
"освобождение", "раскрепощение" Церкви от императорского
контроля с возможностью смены формы государственной власти в России в пользу
"любой" формы правления. Стремясь
увеличить свою власть за счёт умаления прав верховной власти в области
церковного управления, видные представители высшего духовенства работали, по
существу, на революцию. И само "освободительное движение" (в первую
очередь – в лице левых и центристских партий) добивалось в принципе
аналогичного: ограничения власти царя в пользу "народного
представительства". Определённым
"испытанием на верноподданичество" для высшей иерархии явилась
Первая российская революция. Во время неё Св. синод в целом вёл себя
непоследовательно и весьма противоречиво. С одной стороны, он придерживался
своеобразной аполитичности (нередко умалчивая о революционерах и порицая лишь
их противников), с другой – старался оказать поддержку правительству.
Колебания политической линии высшего органа церковного управления были
обусловлены отсутствием у него чёткой позиции в отношении к царской власти.
Поскольку иерархи рассматривали императора как "внешний институт"
по отношению к церкви, то, соответственно, они "не считали своим
долгом" проповедовать пастве о необходимости сохранения незыблемости
православной империи как единого церковно-государственного "тела",
видя в нём лишь преходящую форму исторически сложившейся русской
государственности. В целом,
духовенство с начала ХХ в. постепенно становилось в оппозицию к царской
власти, стремясь освободиться от государственного надзора и опеки, стремясь
получить возможность самоуправления и самоустроения. Это освобождение
отождествлялось с падением царской власти, о чём весной и летом 1917 г.
духовенством делались признания как в устных проповедях, так и в церковной
периодической печати. Основным мотивом
соответствующих действий священнослужителей было стремление разрешить
многовековую проблему "священства-царства" в свою пользу[1].
Наиболее яркое выражение противостояния высшего духовенства монархии (в
контексте проблемы "священства-царства") приняло в первые дни и
недели Февральской революции. При начале
революционных волнений в Петрограде высший орган церковного управления – Св.
синод смотрел на них безучастно, не предприняв никаких шагов по защите
монархии. Поступавшие же в те дни к высшему органу церковного управления
ходатайства видных сановников империи о необходимости поддержки царского
престола остались неуслышанными. Члены Синода
фактически признали революционную власть (Временное правительство,
сформированное Исполнительным комитетом Государственной думы) уже днём 2
марта, до отречения от престола Николая II. В первых числах того месяца они
вели сепаратные переговоры с Временным правительством: о поддержке
духовенством новой власти в обмен на предоставление РПЦ свободы в
самоуправлении. Т. е. до опубликования официальной позиции Св. синода в
отношении совершившегося государственного переворота и церковная, и светская
власть двигались друг другу навстречу при осознанном решении
"отменить" монархию в России. Позиция высшего
духовенства свидетельствовала о том, что иерархи решили воспользоваться
политической ситуацией для осуществления своего желания получить освобождение
от влияния императора ("светской" власти) на церковные дела и
фактически избавиться от царя как своего "харизматического
конкурента". Несмотря на отсутствие в целом юридического отречения от престола Дома
Романовых[2], Св. синод 6–8 марта распорядился изъять из богослужебных чинов
поминовение царской власти. В соответствии с чем были внесены изменения в
молитвословия всех богослужебных кругов: в суточный, недельный и годичный. В
результате царская власть в церкви (соответственно, в обществе, в
государстве) оказалась уничтоженной "духовно", т. е. фактически
оказалась преданной церковно-молитвенному забвению, стала поминаться в
прошедшем времени. Хотя до решения Учредительного собрания о форме власти в
России говорить об упразднении царского правления можно было лишь
теоретически. Священнослужителям
принадлежит временной приоритет в узаконивании российской демократии
(народовластия). Если Россия была провозглашена А.Ф. Керенским Республикой
через шесть месяцев после революционных событий февраля-марта 1917 г., то Св.
синодом "молитвенно-духовно" (и "богословски", и
"богослужебно") это было сделано уже буквально через шесть дней. Св. синод
фактически упразднил государственно-религиозные праздники Российской империи
– "царские дни" до соответствующего правительственного
постановления. Смена
государственной власти, происшедшая в России 2-3 марта, носила временный
характер и теоретически была обратима (в том смысле, что самодержавие как
авторитарную власть возможно было реформировать в конституционную монархию).
За такой вариант dejure выступала, в частности,
конституционно-демократическая партия "Народной свободы" – кадеты
(точнее – их правое крыло). Члены же Св. синода в своих "республиканских
устремлениях" в марте 1917 г. фактически оказались левее кадетов. Духовенству РПЦ
принадлежит приоритет и в изменении государственной, исторически
сформировавшейся монархической идеологии Российской империи. Св. синод уже
7–9 марта официально отрешился от второй составляющей лозунга "за Веру,
Царя и Отечество". Временное же правительство декларировало о
недопущении возврата монархии лишь 11 марта. Процесс перехода
РПЦ на сторону Временного правительства, на сторону революции завершился 9
марта 1917 г. В тот день Св. синодом было выпущено послание "К верным
чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне
событий" и объявлена "для исполнения" по духовному ведомству
"Присяга или клятвенное обещание на верность службы Российскому
Государству для лиц христианских вероисповеданий", утверждённая
Временным правительством 7 марта. Члены Св. синода,
приведя православную паству к присяге на верность Временному правительству и
не освободив народ от действовавшей присяги на верноподданство императору, сподвигли,
по сути, российских граждан на клятвопреступление. Показателем радикальной
настроенности членов "царского" состава Св. синода служит и тот
факт, что формы церковных (ставленнических) присяг, установленные ими 24
марта 1917 г., по своему содержанию оказались левее государственной присяги,
введённой Временным правительством 7 марта. Уже к концу марта
1917 г. все места богослужебных, ставленнических и других чинов РПЦ, где
ранее поминалась царская власть, были исправлены Св. синодом. Изменения заключались
в буквальной замене поминовения императора и лиц Царствующего (по версии Св.
синода – "царствовавшего") Дома на поминовение "благоверного
Временного правительства". Однозначная замена царской власти на
народовластие не соответствовала политическому положению страны, потому что
образ правления в России должно было установить только Учредительное собрание
(потенциально – высший орган государственной власти). Содержание же
изменённых книг соответствовало республиканскому устройству России как якобы
свершившемуся факту. Действия Св.
синода в первые недели Февральской революции свидетельствовали об отсутствии
у его членов стремления рассматривать политическое положение России как
находящееся в состоянии "неопределённости" образа правления до
соответствующего решения Учредительного собрания. Действия Св. синода носили
безапелляционный характер и указывали, что органом высшего церковного
управления выбор сделан в пользу процесса становления новой власти, а не на
"реставрацию" монархии. В результате такой позиции церковной власти
– с учётом влияния подведомственного ему духовенства на 100-миллионную
православную паству – была по сути ликвидирована вероятность монархической
альтернативы политического развития России. И революция, опираясь на ряд
факторов, получила необратимый характер. Вследствие чего можно утверждать,
что члены Св. синода в марте 1917 г. осуществили определённое вмешательство в
политический строй российского государства. Анализ
компетенции членов высшего органа церковного управления в принятии мер
охранительного характера по защите самодержавного строя позволяет заключить,
что альтернатива действиям (во многом – бездействию) Св. синода в
февральско-мартовские дни 1917 г. была. В распоряжении Синода было много
возможностей, которые уже применялись, в частности, в период Первой
российской революции. Тем не менее ни одна из мер по поддержке или трона (до
2 марта), или самого института монархии (продолжавшего существовать по
крайней мере до решения Учредительного собрания о форме правления в России),
или арестованной Царской семьи предпринята не была. Начиная же с 6 марта 1917
г. Св. синодом был проведён комплекс охранительных действий в отношении
Временного правительства. Среди различных
факторов, влиявших в период начала Февральской революции на судьбу монархии,
одним из решающих был характер отношения духовенства РПЦ к институту царской
власти. Сама власть императора, как помазанника Божия, имела духовную основу
именно в Православии. Потому с большой долей уверенности можно утверждать,
что если бы Св. синод в судьбоносные для царя и страны февральско-мартовские
дни 1917 г. предпринял в отношении монархии находящиеся в его компетенции
охранительные меры, то политические события и в столице, и на местах пошли бы
по иному сценарию. Члены Св. синода,
с первых чисел марта 1917 г. взяв курс на установление в России
республиканского правления, в определённом смысле проявили политическую
близорукость. Пойдя навстречу Временному правительству и поддержав свержение
монархии, они не смогли верно предвидеть дальнейшего развития политических
событий и остановить расползание революции. Февральский же "этюд"
оказался лишь "увертюрой" Октября. Царская власть
являлась в многонациональной и многоконфессиональной России, с её разным
уровнем социально-экономического развития огромных территорий,
системообразующим стержнем. И последствия исчезновение этого стержня
теоретически можно было предвидеть: как предвидел это один из лидеров
кадетской партии П.Н. Милюков, открыто выступавший за установление в стране
конституционно монархического правления. Однако на протяжении всего 1917 г.,
невзирая на сменяющие один за другим кризисы власти и нарастание в стране
центробежных явлений, никакой корректировки политического курса Русской
православной церкви "вправо" проведено не было. Официальное
духовенство не рассматривало существовавшую в тот период в России (вплоть до
созыва Учредительного собрания) конституционно монархическую альтернативу
народовластию. Действия высшей
церковной иерархии в период февральско-мартовских событий 1917 г. оказали
заметное влияние на общественно-политическую жизнь страны. Они послужили
одной из причин "безмолвного" исчезновения с российской
политической сцены правых партий, православно-монархическая идеология которых
с первых чисел марта 1917 г. фактически лишилась поддержки со стороны
официальной церкви. Епископату и
приходскому духовенству РПЦ, исполнявшим в порядке внутрицерковной дисциплины
распоряжения Св. синода, принадлежит одна из определяющих ролей в
установлении на местах новой власти. При этом формы воздействия
священнослужителей на общественно-политическое сознание паствы весной 1917
г., с одной стороны, были традиционные: проповеди, печатные воззвания,
тиражирование резолюций своих собраний и съездов, служения молебнов, крестных
ходов и проч. С другой – многие из них носили печать митинговой демократии.
Это выразилось в широком участии духовенства в революционных торжествах:
"праздниках революции", "днях похорон освободительного
движения", 1 Мая и проч. Эти "праздники", проходившие под красными
знамёнами, музыку и песни революции, благодаря участию в них пастырей и
архипастырей РПЦ (нередко выступавших и на митингах), "освящались"
авторитетом церкви и приобретали оттенок православных торжеств.
Соответственно, верующие начинали воспринимать эти праздники как
"свои". Тем самым в общественном сознании легитимировались и новая
власть, и новые мелодии, и новые символы. Действия,
предпринятые в послефевральский период 1917 г. духовенством в центре и на
местах (и Св. синодом, и епископатом, и приходским духовенством)
способствовали, в целом, смещению влево спектра общественно-политических
настроений православной паствы. В 1917 г.
российское духовенство в целом относилось к императорской власти не как к
сакральной власти помазанника Божьего, а как к переходной форме политической
системы, соответствующей определённому историческому этапу развития России. Массовая
поддержка со стороны клириков РПЦ свержения самодержавия во многом была
обусловлена позицией Св. синода по отношению к февральско-мартовским событиям
1917 г. Действия духовенства, направленные на придание революции
легитимности, шли "сверху": от Св. синода к епархиальным архиереям
и к приходским пастырям. Вместе с тем Св. синод выполнял и "карательную
функцию" по отношению к "контрреволюционно" настроенному
духовенству, проповедовавшего, в частности, о сложившемся в стране
"междуцарствии". Политика,
проводимая весной и летом 1917 г. центральной и местными духовными властями,
а также Временным правительством, свидетельствовала об их союзе по многим
вопросам: об отношении к изменению в стране формы правления, о предоставлении
народу гражданских свобод, доведении войны до победного конца и проч.
Разногласия между церковью и государственной властью возникли лишь в конце
июня – после решения Временного правительства передать церковные школы в
ведение Министерства народного просвещения. Одной из причин,
вследствие которых в общественном сознании установилась точка зрения о
негативном, в целом, отношении Православной церкви к свержению монархии, явилась
широко проводимая в 1917 г. (начиная с весны) церковная миротворческая
деятельность. Призывы российского духовенства к миру, спокойствию,
созидательному труду и к повиновению государственной власти стали широко
звучать лишь после прихода к власти Временного правительства. Раздаваясь с
амвонов, со страниц епархиальных и других изданий, эти призывы побуждали
народ к повиновению новой власти, способствовали формированию у него
положительного отношения к свержению династии Романовых и, тем самым, фактически
узаконивали Февральскую революцию. По словам князя Жевахова российская
"революция явила всему миру портретную галерею революционеров,
облечённых высоким саном пастырей и архипастырей Церкви". Социально-политическая
активность священно- и церковнослужителей начала спадать приблизительно с
июля 1917 г. Революционные иллюзии и энтузиазм духовенства стали рассеиваться
с наступлением общего разочарования граждан России в политике Временного
правительства. Во внутрицерковной жизни весной и летом ясно обозначился
кризис власти. Иерархи стремительно теряли контроль над приходскими
священниками. В свою очередь, сами священники всё больше и больше ощущали на
себе возрастающую требовательность и непокорность как прихожан, так и
подчинённых себе пономарей и псаломщиков. Весной и летом
1917 г., на фоне получившего широкое распространение процесса отхода общества
от церкви, среди части паствы возникли воинствующие антиклерикальные
настроения. Все эти факторы в совокупности обусловили резкое снижение
церковных доходов, затронув тем самым материальные интересы российского
духовенства. В результате в духовной среде начало расти недовольство
сложившейся в стране политической и социальной обстановкой. Священнослужители
стали придерживаться более правых взглядов и даже переходить в оппозицию
революции. Тревожные ноты о грядущих судьбах России, её народа и Православной
церкви зазвучали в июле-августе и в проповедях епархиальных архиереев. К
концу октября духовенство стало склоняться к идее необходимости установления
централизованной "сильной власти" если не в государстве, то в
церкви. В середине
августа 1917 г. был созван Поместный собор РПЦ, проработавший более года. На
нём 5 ноября был избран патриархом Тихон (Беллавин), возведённый в этот сан
21 числа того же месяца. В результате восстановления патриаршества и
реформирования внутрицерковного управления, церковные полномочия царя (в
области церковно-правительственного управления (юрисдикции), охраны
вероучения и контроля за церковным благочинием) в полной мере перешли к духовенству.
С учётом того, что Дом Романовых в целом не отрекался от престола, можно
утверждать, что это был не "естественный" переход прав царя к
духовенству, а едва ли не насильственное изъятие, осуществлённое под
прикрытием революционных светских властей. Если до
Октябрьской революции церковные права императора Временное правительство и
Св. синод негласно делили между собой[3], то после неё – те полностью
оказались в руках высших органов церковной власти. С учётом же того, Дом
Романовых не отрекался от престола, и во время разработки и принятия
Поместным собором постановлений об управлении РПЦ[4] помазанник Божий
находился в заточении, можно утверждать: на Поместном соборе была
осуществлена узурпация высшим духовенством прав императора в области
церковного управления. Поместный собор
фактически продолжил политическую "линию Февраля", начатую Св.
синодом в первые дни весны 1917 г. Все поступавшие к нему предложения о
необходимости пересмотреть позицию РПЦ в отношении свержения монархии – его
руководящим звеном или пресекались, или не допускались до рассмотрения. А что
и было допущено – то не было доведено до выработки даже проекта какого-либо
решения. Вместе с тем на соборе коренным образом был изменён 11-й анафематизм
чина "Недели Православия". Анафема, грозившая "дерзающим на
бунт и измену" против царя, была переориентирована на возводивших хулу
на Православную церковь, на посягающих на её собственность и жизнь
духовенства. На Октябрьский
переворот высшие органы церковного управления фактически не отреагировали.
Они не оказали никакой поддержки тому правительству, которое с первых чисел
марта 1917 г. в вероучительных текстах наименовали "Благоверным" и
объявили правящим по "повелению Божией Матери" (см., например,
Богородичный тропарь утрени, введённый Св. синодом 7-8 марта). Вплоть до
начала декабря 1917 г. духовенство в отношении советской власти занимало
выжидательную позицию. Причём некоторые священнослужители даже возлагали на
большевиков определённые надежды. Так, епархиальные архиереи Петрограда и
Москвы полагали, что новая власть будет заботиться "только о благе
русского народа", что она "водворит порядок на Руси, право и
правду, обеспечит свободу". Позже, когда
советская власть стала ущемлять церковные интересы, Поместный собор и
Священный синод стали или игнорировать её постановления, или же принимать
решения обратного характера. Т. е. священство попыталось оказывать
своеобразное противодействие большевистскому "царству". Вместе с
тем органы церковной власти интересовали по сути, лишь свои интересы. "Отрешаясь
от политики", они, например, не отреагировали на разгон большевиками
Учредительного собрания, и вплоть до расстрела Царской семьи не вспоминали о
её участи. С третьей декады
января 1918 г. для РПЦ начался новый исторический этап. Во исполнение советского
декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" и
других соответствующих ему постановлений, РПЦ своим статусом была приравнена
к частным обществам и союзам. Она лишилась прав юридического лица. Ей было
отказано в каких-либо субсидиях от государства. Её собственность была
объявлена народным достоянием. В целом, Православная церковь фактически была
поставлена "вне закона" страны Советов. В ответ на это
духовенство стало выражать протесты правительству. В частности – начало
проводить крестные ходы и публичные молебны о прекращении "воздвигнутых
на Церковь Божию гонений". Однако эти меры не принесли желаемого
результата: в большевистском "царстве" духовенство было по сути
беззащитным и бесправным. Но все эти реалии в определённой мере были
обусловлены официальной политической позицией самого духовенства РПЦ в
предшествующий – послефевральский период 1917 г. "Двойственная"
позиция епископата в отношении верховной власти в начале XX в., фактическое
участие высшего духовенства в свержении монархии[5], а также восстановление в
ноябре 1917 г. на Поместном соборе в РПЦ патриаршества дают основание для
продолжения исследования церковно-государственных отношений в России со
стороны проблемы "священства-царства". Актуальность этого исследования
подтверждают наблюдающиеся на рубеже XX–XXI вв. тенденции к постепенной
клерикализации российского общества[6] и усиление внутрицерковной власти
епископата. Эпоха 1917–1918
гг. принесла для РПЦ, по большому счёту, типичные для всех революций
результаты: смену элит и передел собственности. В пользу духовенства в стране
изменилась харизматическая власть: царскую сменила патриаршая. В пользу
светско-советского "царства" был сделан передел церковной
собственности. После же
известных (фактически – революционных) политических событий, произошедших в
России на рубеже 1980–1990 гг., для РПЦ наступило "время
благоприятно". При очередном переделе собственности, проходившим в тот
период в стране, значительная часть церковного имущества, изъятого в своё
время советским государством, была возвращена своим прежним
"хозяевам". Сопровождавшая же соответствующие преобразования в
стране смена "светских" элит не коснулась внутренней организации
РПЦ. В условиях отсутствия "харизматической конкуренции" между
церковью и светским, лишённым сакрального содержания "царством",
были установлены те формы взаимоотношений, в пользу которых в начале декабря
1917 г., по существу, и высказывался Поместный собор. То, за что духовенство
"боролось" в период с начала XX в. по 1917 г. включительно, ему
удалось получить в 1990-е гг.[7] И в современной России между церковью и
государством установились такие взаимоотношения, которые названы патриархом
Алексием II "близкими к идеальным"[8]. И если судить по положению
церкви в царской России и нынешнему состоянию вещей, то можно констатировать,
что в XX в. на
"харизматическом фронте" священство взяло верх над царством. Основные положения доклада раскрыты в статьях: 1.Бабкин М.А.
Приходское духовенство Российской православной церкви и свержение монархии в
1917 г. // Вопросы истории. 2003. № 6. С. 59–71. 2.Бабкин М.А.
Святейший синод Российской православной церкви и свержение монархии в 1917
году // Вопросы истории. 2005. № 2. С. 97–109. 3.Бабкин М.А.
Иерархи Русской православной церкви и свержение монархии в России (весна 1917
г.) // Отечественная история. 2005. № 3. С. 109–124. 4.Бабкин М.А.
Реакция Русской православной церкви на свержение монархии в России. (Участие
духовенства в революционных торжествах) // Вестник Московского университета.
Серия 8: История. 2006. № 1. С. 70–90. 5.Бабкин М.А.
Восстановление патриаршества. 1905–1917 гг. // Свободная мысль. 2007. № 10.
С. 171–184. 6.Бабкин М.А.
События Первой русской революции и Святейший синод Российской православной
церкви (1905–1906 гг.) // Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 2008.
№ 4 (21). С. 30–38. 7.Бабкин М.А.
Поместный собор Русской православной церкви 1917–1918 гг. и
"послереволюционная" судьба Николая II. (К 90-летию убийства
Царской семьи) // Посев. 2008. № 7 (1570). С. 13–16. 8.Бабкин М.А. 2
(15) марта 1917 г.: явление иконы "Державной" и отречение от
престола императора Николая II // Посев. 2009. № 3 (1578). С. 21–24. 9.Бабкин М.А.
Воззрения иерархов Русской православной церкви на миропомазание всероссийских
императоров в царствование Николая II // Москва. 2009. № 5. С. 229–233. 10.Бабкин М.А.
Поместный собор 1917–1918 гг.: вопрос о совести православной паствы //
Вопросы истории. 2010. № 4. С. 52–61. См. также: 11.Бабкин М.А.
Современная российская историография взаимоотношений Русской православной
церкви и государства в начале XX века (досоветский период) // Отечественная
история. 2006. № 6. С. 171–180. 12.Российское
духовенство и свержение монархии в 1917 году. (Материалы и архивные документы
по истории Русской православной церкви) /Сост., авт. предисловия и
комментариев М.А.Бабкин. М., Изд. Индрик. 2008. Изд. 2-е, исправленное и
дополненное. – 632 с. http://www.evangelie.ru/forum/t71346.html Читать книгу СВЯЩЕНСТВО И ЦАРСТВО http://www.tsaarinikolai.com/tekstit/Rossijskoe_duhovenstvo_i_Monarhija_v_1917_godu.pdf Монография профессора кафедры
отечественной истории новейшего времени РГГУ Михаила Бабкина посвящена теме
взаимоотношений православного духовенства (прежде всего высшего) с
государственной властью Российской империи в предреволюционные 1904–1917
годы. Как показывает автор, еще до
первой революции священноначалие проводило работу над литургийными текстами,
принижая в них поминовение царствующей династии и преувеличивая титулование
архиереев. Уже в вышедшем в январе 1900 года «Служебнике» исчезает вынимание
на проскомидии специальной просфоры с молитвой «за здравие» царя. Если учесть, что это издание и
повторявшие его последующие выходили в Санкт-Петербурге в Синодальной
типографии с грифом «По благословению Святейшего Синода», то, как отмечает
автор, это «свидетельствовало о нежелании высшего духовенства поддерживать
самодержавный строй» (стр. 182). В то же время в декабре 1898
года Синод принял определение о том, что местный архиерей на литургии будет
поминаться как «преосвященнейший» (на сугубой ектении) и «великий господин
наш преосвященный» (при великом входе). Эти исправления вошли в
изданный в 1902 году в Киеве «Служебник». |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|