А. А. ТАНЕЕВА В СУДЬБЕ АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ В ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ ИХ ЖИЗНИ 1917-1918 ПО ВОСПОМИНАНИЯМ МАРКОВ С.В. «ПОКИНУТАЯ ЦАРСКАЯ СЕМЬЯ». 1928 Г. ВЕНА «Маленький» С. В. Марков Приношу свою глубочайшую, искреннюю и сердечную благодарность Анне Александровне Танеевой (Вырубовой), давшей мне возможность исполнить мой священный долг перед Их Величествами. С. В. Марков. Образ жизни Императорской Семьи мог бы служить идеальным примером не только нашей аристократии, но и семьям среднего достатка, зачастую жившим не по средствам. В Ливадии жизнь Их Величеств напоминала жизнь простых русских помещиков, влюбленных в природу, в ширь безконечных полей и прохладную тень вековых лесов. Отсутствие элементарных удобств нисколько не повлияло на Их Величеств, и Они были счастливы представившейся Им, как Им казалось, почти неограниченной свободой. Целые дни Они проводили на воздухе, гуляя по обширному вековому Ливадийскому парку, а иногда и вне его, делая прогулки по окрестным горам. Государь много ездил верхом. Как часто приходилось мне видеть Его совершенно одного, прогуливающегося с палочкой в руках в виноградниках неподалеку от нашего дома! Когда мы, дети, играя около дома, видели издалека белое пятнышко на фоне сине-зеленой листвы высокого виноградника, распланированного в идеальном шахматном порядке, мы с криками: Государь! - как бешенные бежали к Нему, желая хоть на минутку увидеть своего любимого Царя. Государыню часто можно было видеть в городе с Великими Княжнами и с А. А. Вырубовой, ее бывшей фрейлиной, с которой Императрица была очень дружна, разъезжавших в простом скромном экипаже за различными покупками по магазинам. Присматриваясь к жизни Царской Семьи во время их первого, а в особенности во время последующих приездов, я все больше привязывался к Ней, поражаясь исключительной скромности Их семейного быта. <…> Во время приезда Царской Семьи в 1909 году я впервые увидел в гостиной своей матери А. А. Вырубову, личного друга Государыни. Насколько я помню, она по первому же взгляду произвела на меня очень хорошее впечатление своей подкупающей ласковостью и добротой. Она очень мило отнеслась к нам, детям, и мы всегда были рады ее приезду. Анна Александровна Танеева (1916-1920) Внешне она была очень красивой женщиной, невысокого роста золотистой блондинкой с великолепным цветом лица и поразительно красивыми васильковыми синими глазами, сразу располагавшими к себе. Распутин! Это имя было самым модным и самым боевым на светском и политическом горизонтах Петербурга. Чего только я не наслушался о Распутине за эти дни, начиная с категорических уверений, что Государыня сделала Распутина "придворным лампадником", создав эту новую "должность", дабы дать ему возможность переселиться во дворец. Положим, как по секрету сообщали некоторые, это совершенно излишне, так как Распутин и без того днюет и ночует во дворце! - А Вырубова? Бедная Анна Александровна, она окончательно тронулась, сойдясь с этим мужиком! - можно было слышать в салонах, где я помню, кто-то заметил: - Государыня - игрушка в руках Вырубовой, а Государь - нуль по сравнению с Распутиным. Можно Россию поздравить с Императором Григорием I и Императрицей Анной! И гнусные сплетни венчались слухами "о регулярном спаивании Государыней Государя при участии Распутина"... Я не собираюсь на страницах моих воспоминаний разбивать по пунктам все эти обвинения и клевету на несчастных Венценосцев, мерзость всех этих сплетен и их абсолютная вздорность и так ясна читателю из ранее мною написанного. Я вспомнил об этой гнусной лжи и провокациях, свивших прочное гнездо в русском обществе задолго до революции, только для того, чтобы показать, до какого морального и нравственного упадка дошло в те годы наше общество. <…> Около часу дня в гостиную вошел небольшого роста старик, в котором я узнал Александра Сергеевича Танеева,[1] отца Анны Александровны Вырубовой. Он до трогательности сердечно отнесся ко мне, провел в соседнюю комнату и представил меня своей жене. Мы вместе позавтракали и много говорили о создавшемся положении. Александр Сергеевич Танеев (1850-1918) Во время завтрака я узнал, что в двух комнатах от нас лежит тяжко больная корью Анна Александровна. На страницах своих воспоминаний я впоследствии еще коснусь этой женщины, верного друга Государыни, безгранично Ее любившей и не оставлявшей в трагические дни изгнания своего Царственного Друга в Сибири без посильной помощи как Ее, так и Ее Августейшую Семью. Александр Сергеевич с женой покинули дворец, и я обедал с двумя сестрами милосердия, ухаживавшими за Анной Александровной. 21 марта во Дворце неожиданно появился Керенский, который заявил Ю. А. Ден, что она должна немедленно собираться, так как он ее и А. А. Вырубову, едва оправившуюся от болезни, забирает с собой в Петербург... - А там дальше видно будет, что я с вами сделаю! - злобно прибавил он. После невыносимо тяжелого прощания с Их Величествами и Их Высочествами Ю. А. и А. А. покинули Дворец и в поезде Керенского были доставлены в Петербург. С вокзала в придворном экипаже, которым теперь пользовались члены демократического Временного Правительства, они были перевезены в Министерство Юстиции, где их поместили в третьем этаже. Их оставили в комнате, в которую по их приезде втащили два грязных дивана, в одиночестве, а за дверьми поставили оборванного и грязного часового, типичного представителя славной революционной армии. Анна Танеева, Ее Величество Александра Федоровна и Лили Ден в доме Анны Александровны Ю. А. провела с А. А. под арестом два дня, после чего ее выпустили, а несчастную А. А. Вырубову перевезли сначала в Думу, а потом в Петропавловскую крепость, где она в Трубецком бастионе в нечеловеческих страданиях провела почти два месяца, а 13 июня ее перевезли в арестный дом на Фурштадтской улице. Исходя из соображения, что судьбой Их Величеств распоряжался Керенский, лично присутствовавший при Их отъезде из Царского Села и заставивший всю Царскую Семью от часа ночи до пяти с половиной утра неоднократно и совершенно напрасно спускаться вниз, чтобы сесть в автомобиль, каковое отношение он, видимо, считал признаком хорошего революционного тона, я предполагал и думаю, что был прав, что Керенский выбрал местом заключения именно Тобольск, желая этим лично уязвить Их Величества, отправляя Их на родину Распутина, с именем которого Их связывало столько грязных, возмутительных и лживых легенд. Вероятно, он хотел, чтобы ко всей мерзости, вылитой на несчастную Государыню, прибавился еще один слух, что якобы по Ее желанию была отправлена в Тобольск Ее Семья, на родину человека, которого Она считала добрым гением Своего тяжко больного сына... От этого диктатора с его подлой душонкой всего можно было ожидать. От Ю. А. Ден я узнал, что А. А. Вырубова была выпущена из арестного дома и сейчас живет, медленно оправляясь от всего пережитого в доме своего шурина Пистолькорс, на Морской. В десятых числах августа я, совместно с Ю. А. Ден, посетил А. А. Вырубову, будучи приглашен к ужину ее шурином. В гостиной я застал целое общество, в большинстве мужчин, среди которых преобладал военный элемент. В числе присутствующих находился и пресловутый Манташев, нефтяник и лошадник, известный всему Петербургу благодаря своим близким отношениям к жене генерала Сухомлинова. Он этих отношений не скрывал, а, наоборот, как будто даже гордился ими. Он был в военной форме, с погонами Красного Креста и с Владимиром 4-й степени с мечами, уж право не знаю, за какие доблести и полученным. Среди офицеров я заметил капитана 1-го ранга Мясоедова-Иванова, моего знакомого по Царскому Селу. Все общество находилось в самом веселом, благодушном настроении. Повсюду слышалась английская и французская речь, словом, обычный петербургский вечер, совсем не напоминающий и не гармонировавший с переживаемыми событиями. А. Вырубовой в гостиной не было, она вышла только к ужину. Как мало подходила к этой веселой, шумной компании эта женщина-мученица, на костылях, в скромном черном платье, с мертвенно-бледным лицом и глубоким шрамом на лбу, следом удара прикладом, полученного ею в тюрьме... Ее большие васильковые глаза, ясные и выразительные, скорбно смотрели на собравшихся вокруг большого стола, заставленного изысканными закусками и батареей водок и вин, как отечественного, так и заграничного производства. Разговоры за столом носили самый фривольный характер, кто-то заговорил о политике, но его попросили перестать и не портить настроения собравшихся. О несчастных Царственных Узниках никто даже и не вспоминал! Провожая Ю. А. Ден домой, я выразил недоумение по поводу своевременности таких развлечений, на что получил ответ, что в этом доме это в порядке вещей, и что у Манташева, живущего в верхнем этаже, ежедневно бывают кутежи вплоть до утра. Его дом не оставляют без посещения и высокие особы. Так, по-видимому, жило и веселилось высшее петербургское общество в те трагические дни! Внешне Петербург как будто мало изменился, если не считать, что улицы стали еще более грязными, а дома Невского и прилегающих к нему улиц были до высоты третьего этажа сплошь заклеены партийными агитационными плакатами всех величин, фасонов и цветов. Петербург одолела настоящая плакатомания. Отдавались даже распоряжения, ограничивающие наклейку афиш, но ничего не помогало, и афиши клеились где попало и на чем попало. Невский был переполнен нарядной разодетой толпой вперемешку с разнузданной, оборванной солдатней. Магазины бойко торговали, и цены в них росли не по дням, а по часам. Рестораны были переполнены, и заграничные вина лились в них рекой. Игорных притонов развелось великое множество, и карточная игра в них шла вовсю. Деньги теряли ценность, а появление тысячных купюр с изображением Олимпа "безкровной революции", Государственной Думы, не придавало веры в твердость нашего рубля. Появился новый вид спекуляции, спекуляции на валюте. Это новое завоевание революции распустилось вскоре махровым цветком по всей России и возымело развращающее и пагубное влияние на население. Светлым праздником был для нас один из дней начала ноября, когда Ю. А. Ден получила коротенькое письмо из Тобольска от Государыни, Которая узнала ее адрес от А. Вырубовой, сообщившей его Ей из Петербурга. Из письма можно было заключить, что все в Тобольске благополучно и что все здоровы. Я был до глубины души тронут заключавшимся в этом письме Высочайшим приветом мне. Офицерство Петрограда было терроризировано и пряталось по домам. Главное, оно было не организовано. В первые дни не нашлось человека, который объединил бы вокруг себя офицеров, поэтому был упущен целый ряд благоприятных моментов, когда можно было легко и в корне подавить начавшийся мятеж. Например, броневой дивизион был отдан в руки взбунтовавшихся, в то время когда его можно было удержать в офицерских руках. Понятно, что можно было совершить, имея такое оружие в своем распоряжении... Я поехал на Сергиевскую, где жил мой приятель, барон Георгий Николаевич фон дер Ховен. С ним мне хотелось повидаться и поговорить о текущих событиях и о том, что можно или, вернее, что нужно предпринять для организации лиц, оставшихся верными Их Величествам в эти трагические дни. Взвесив создавшееся положение, мы с бароном пришли к убеждению, что в данный момент можно думать только о том, как составить круг лиц, безусловно преданных Их Величествам, и выжидать дальнейшего развития событий. Хотя и было всенародно объявлено, что с падением старого режима все люди равны и свободны и никому нет дела до того, кто к какой партии принадлежит и кто как думает, жизнь показала иное, и поэтому было необходимо быть сугубо осторожным при создании нашей организации, каковая должна была быть тайной и основанной на чисто масонских принципах с применением иезуитских методов работы и борьбы... Но мы решили ничего не предпринимать без согласия на это Ее Величества, и поэтому я немедленно же написал письмо Ю. А. Ден с просьбой передать его на благоусмотрение Ее Величества. В этот вечер я не вернулся в Царское, а остался ночевать у барона, тем более, что наша беседа затянулась почти до самого утра. "Ее Величество и Их Высочества находятся в опасности, - писал я на другой день у себя в лазарете Юлии Александровне. - То, что мне пришлось пережить за эти последние дни, и то, что мне пришлось видеть своими глазами, слишком красноречиво говорит, к чему мы идем и чего мы можем ожидать. Я только что вернулся из Петрограда. Настроение там отвратительное. В городе царит полнейший произвол. Все находится в состоянии полной сумятицы и неразберихи. Глубокоуважаемая Юлия Александровна, вникните в мое письмо, поймите чувства, кои обуревают мною в эту минуту. Есть еще люди, преданные Их Величествам. Мы хотим собраться, сорганизоваться и стать посильно на страже Их Величеств. Мы отдаем наши жизни Им на служение. В этом наш долг, в этом наша жизнь. По всему видно, что Их Величествам нельзя будет оставаться в России. Им грозит слишком большая опасность. Если эти негодяи не выпустят Их, мы найдем способ освободить Их Величеств из этого подлого плена. Мы готовы на все. Умоляю Вас довести до сведения Ее Величества это письмо. Мы сделаем так, как Ее Величеству угодно будет. Лично моя жизнь кончена. Я готов бросить своих родителей, свой дом и единственным счастьем для меня на этом свете будет непосредственная служба Их Величествам. Прошу Вас, умоляю Вас, передайте Государыне, что, если Она покинет Россию, я готов последовать за Ней в качестве последнего слуги! Это единственное, к чему я могу сейчас стремиться! Я надеюсь, Вы поймете меня и простите за смелость обращения! У меня сердце разрывается на части при мысли о том, что я не с Вами, что мне пришлось третьего дня покинуть Дворец... На все воля Божья! Я еле владею собой, чувствую себя совершенно разбитым морально и физически. Я никогда не забуду Вашего отношения и участия, которое Вы проявили ко мне. Передайте Ее Величеству мои чувства безграничной любви и преданности до конца дней своих. Пошли Господь сил и крепости в эти безмерно тяжелые и кошмарные дни. Да сохранит Вас Господь Всемогущий милостивой десницей Своей". Ю. А. была посвящена в детали организации и была довольна всем ею слышанным. Она рассказала мне, что Марков 2-й, проживавший неподалеку от нас, около станции "Канерва", где он скрывался на одной из дачек, расположенной в стороне от железной дороги, в лесу, довольно часто бывал по организационным делам в Петербурге, явно рискуя собой. Но пока, к счастью, он ни разу узнан не был даже своими знакомыми, с которыми он сталкивался на улице. В данный момент идет тайная мобилизация всех сочувствующих восстановлению монархии и верных присяге людей. Организован военный отдел, который вербует офицеров. Организация построена на самых конспиративных началах, причем проводится в жизнь система троек, где каждый член знает только трех человек, а те, в свою очередь, знают тоже только трех членов организации и т. д. Вся работа направлена к тому, чтобы создать мощный аппарат, который сможет совершить в Петербурге переворот, освободив Государя, и восстановит Его на Прародительском Престоле, а в случае Его отказа обезпечит трон Наследнику. Их Величества. Тобольск, дом губернатора. Последняя фотография - Ю. А., это мой святой долг помочь Их Величествам! Поверьте мне, что мы работаем, не покладая рук... Мы сейчас только оправляемся от постигшего нас разгрома, но мы все же сильны, и вам безпокоиться нечего. Мы только просим, чтобы Их Величества благословили начатое нами дело, и молим Бога, чтобы Он, Всемогущий, не оставил нас без Своих милостей! Так говорил Николай Евгеньевич Марков, глава организации, поставившей в основу охранение и спасение Императорской Семьи, находившейся в заточении после знакомства его с Ю. А., состоявшегося на моих глазах в десятых числах июня 1917 года. Н.Е. Марков (Марков 2) Через несколько дней после встречи с Марковым 2-м, когда Петербург несколько успокоился, Ю. А. ездила переслать Их Величествам в Царское Село кое-какие вещи, письма и книги. В числе их и мои письма к Императрице. В начале декабря Ю. А. Ден уехала и к Рождеству вернулась. Дни ее отсутствия прошли в Белецковке в томительном безпокойстве за нее. Она привезла с собой успокоительные новости. Происшедший переворот на организации не отразился, Марков 2-й работает не покладая рук. В данный момент идет сбор материальных средств для отправки офицеров группами и одиночным порядком, как в Тобольск, так и в его окрестности; у него имеется уже более 150 человек, но пока отправлен один только Седов, от которого, правда, с места известий еще не поступало, и Марков 2-й очень безпокоится за него. Ю. А. Ден видела в Петербурге А. Вырубову, которой в первую половину октября удалось освободиться из Свеаборгской крепости, где она находилась в заключении после кошмарного пребывания под арестом на яхте "Полярная Звезда". Несчастная А. Вырубова совершенно разбита и больна после всего перенесенного и только с трудом оправляется на своей квартире. По полученным сведениям, большевицкий переворот до настоящего времени никаких изменений в жизнь Их Величеств в Тобольске не внес, и там все обстоит благополучно. Петербург после понесенного погрома внешне потускнел и побледнел; нарядная толпа с Невского исчезла. Жизнь делается все тяжелее, и дороговизна превзошла все ожидания. А.С. Танеев с дочерью Анной Принимаемый как родной и близкий, я часто бывал у А. А. Вырубовой в ее маленькой квартирке на 6-м этаже на Фурштадтской улице. За неделю до моего приезда в Петербург она потеряла своего отца, скончавшегося 25 января. Это новое горе, свалившееся на нее после всего ею пережитого и перенесенного, окончательно убило ее. Я только мог преклониться перед ней, с таким христианским смирением и так безропотно несшей тяжкий крест, возложенный на нее Господом Богом, и в своем горе ни на минуту не забывавшей о тобольских Узниках, помогавшей Им последними деньгами и вещами и своими письмами ободряя Их в Их одиночестве. Деятельной помощницей Вырубовой в деле облегчения участи Царской Семьи была ныне покойная жена генерала Сухомлинова, Екатерина Викторовна, проявившая к Их Величествам много трогательной внимательности. Ее можно поставить в пример многим и очень многим нашим придворным дамам, хотя она не только не была таковой, но, напротив, до начала войны не была принята при Дворе ни разу, а потом всего несколько раз, и никогда не пользовалась благоволением и милостями Их Величеств, скорее даже отрицательно относившихся к ней. Но, несмотря на все это, она не забыла Императорской Семьи в тяжелые для Них дни и, как я уже писал, помогала Ей по мере сил и возможности. В половине февраля Марков 2-й обратился ко мне с просьбой, чтобы я познакомил его и устроил ему свидание с Вырубовой, так как он хочет переговорить с ней как с человеком, наиболее близким к Императорской Семье и сохранившим с Ней связь. Свидание их состоялось на одной нейтральной квартире. Е.В. Сухомлинова Марков 2-й обратился к А. Вырубовой с горячей речью, справедливо указав на твердокаменное равнодушие к судьбе Их Величеств со стороны бывших придворных кругов. Подчеркнув необходимость посылки офицеров в Тобольск, он указал, что для этого необходимы большие средства, и что их должны дать те, кто были близки к Их Величествам. А. А. Вырубова ответила ему, что она жертвует своим последним для Императорской Семьи, но что она никогда не была близка с большинством придворных лиц и поэтому не может иметь на них какого-либо влияния в этом отношении, да и физически не в состоянии много передвигаться, что необходимо для посещения тех или других лиц. Марков 2-й особенно подчеркивал ей, что у него находится до ста офицеров в полной готовности, снабженных необходимыми документами и готовых в любую минуту к отъезду. А. А. Вырубова обещала Маркову 2-му сделать все возможное, чтобы, кроме меня, отправить еще нескольких офицеров. Но это не удовлетворило Маркова 2-го, и он, должно быть, для вящей убедительности пройдясь на тему об измене придворных и аристократических кругов, что ни с какой стороны не касалось Вырубовой и в чем ее нельзя было упрекнуть, пригрозил, что если эти круги не придут на помощь, то он в состоянии поднять против них белый террор, наподобие имеющегося уже красного! На этом беседа Маркова 2-го с Вырубовой и закончилась. Как-то раз я встретил у Вырубовой новое лицо. Это был высокого роста еще молодой человек, блондин, с постриженными усиками, с серо-зелеными вдумчивыми, проницательными глазами и с какой-то особенной одухотворенностью в лице. Он оказался Б. Н. Соловьевым, мужем старшей дочери Г. Распутина, который, как мне сказала Вырубова, много помогает Их Величествам, поддерживая связь между Ними и ею. Он вскоре уехал в Тобольск с вещами для Их Величеств. Б.Н. Соловьев Через несколько дней после знакомства с Марковым 2-м А. Вырубова сообщила мне, что в состоянии отправить трех человек, включая меня, о чем и просит сообщить Маркову 2-му, что я немедленно и сделал. Только через три дня я мог сообщить ей фамилии лиц, которых Марков 2-й предполагает отправить вслед за мной. Я был совсем готов к отъезду, но не имел только документа, который мне обещал выдать Марков 2-й. Дни проходили, а документа я все никак не мог получить. Выручил меня слепой случай. Как раз в это время приехал в Петербург Н. Н. Родзевич из Одессы, заезжавший по дороге в Белецковку. Он рассказал мне, что крестьяне перерыли оба дома, думая, что я там скрываюсь, но, не найдя и следа моего, особых неприятностей обитателям его не причинили. Узнав о моем затруднении в неимении для поездки в Тобольск соответствующих документов, он дал мне два бланка 449-го пехотного Харьковского полка. Оказывается, что Ю. А. Ден дала их ему в Белецковке на всякий случай на дорогу и таким образом, сама того не подозревая, помогла мне. В тот же день я сидел на Невском, на нашей конспиративной квартире № 1, и печатал на машинке текст удостоверения. Дойдя до фамилии мифического солдата, отправляющегося в Ишим в распоряжение Воинского начальника, я задумался над фамилией. Случайно посмотрев в окно, я увидел большую вывеску на углу Владимирской и Невского "Соловьев и С-ья" и почему-то пропечатал эту фамилию на удостоверении. Когда я с гордостью показал свои документы А. Вырубовой, она пришла в ужас: - Что вы делаете, Сережа, ведь Соловьев же зять Гр. Еф. Распутина! Я совершенно упустил это обстоятельство из виду, но делать было нечего, стереть фамилию было нельзя. Ее Величество Александра Федоровна, Великие Княжны Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна. Тобольск, губернаторский дом. Последняя фотография Перед отъездом я купил книги в подарок Их Величествам от себя: Наследнику "Огнем и Мечом" Сенкевича и "Отрок-Властелин" Жданова, Великим Княжнам несколько книг Лейкина и Государыне три английских романа. От Вырубовой я получил свою книгу, которую дал ей для прочтения, "Земная жизнь Иисуса Христа", и на которой она сделала надпись "Анка", которую я предназначил для Государыни. Кроме того, я получил от Вырубовой сверток вещей для Ее Величества, фотографию покойного ее отца, письма, как от нее, так и от Екатерины Викторовны Сухомлиновой и дочери генерала гр. Фредерикса, Эммы Фредерикс, и срезанный гиацинт. Вырубова поручила мне обратиться в Тобольск к настоятелю Благовещенской церкви о. Алексею Васильеву и от него уже получить дальнейшие указания. От Маркова 2-го я получил инструкцию найти в Тобольске Седова и дать по приезде письменно информацию по условленному адресу и 240 рублей на дорогу. Штабс-ротмистр Кавалергардского полка Гринвальд и сын члена Государственного Совета Андреевского, С. Андреевский, которые должны были выехать через несколько дней после меня, также готовились к отъезду. Наконец, 1 марта сборы мои были кончены, и я со свертком в руках, состоявшим из книг, нескольких смен белья и 800 рублей в кармане, распрощавшись с А. Вырубовой и Марковым 2-м, отправился на Николаевский вокзал. Хотя имевшихся денег могло хватить только в обрез, и в случае неожиданной задержки где-либо я рисковал не доехать до Тобольска, мне все было нипочем! Я был счастлив, что уезжаю в Тобольск, и твердая вера в милость Божию придавала мне силы и бодрость, и я был уверен, что доберусь до Тобольска. Центр организации должен быть здесь, а в России только щупальцы ее, изыскивающие материальные средства безразлично каким путем. Вспомнились мне напутственные слова Н. Е. Маркова 2-го: - Сережа, я уверен, что нам удастся устроиться в Тобольске, и вы помните, что вы останетесь там не один, но за вами, один за другим, приедут офицеры и т. д. Великая Княжна Ольга Николаевна Я хорошо помнил эти слова, но все же мне было непонятно, почему они не уехали сюда уже раньше, и почему мне поручено только разыскать Колю С[едова], который уехал в эти места еще в сентябре прошлого года. Вспомнилась мне и бешенная атака Маркова 2-го на несчастную А. А. Вырубову с требованием денег. Как все это не вязалось со слышанными мною на Новом проспекте переговорами и разговорами о замещении будущих административных постов, о соединении каких-то организаций и о близости предстоящего переворота и свержения большевиков! При свечке, после трехдневного пути, я впервые развязал свой узел. Все вещи были в полной исправности. Особенно обрадовало меня, что гиацинт, полученный мною от А. А. Вырубовой и уложенный мною в коробку с папиросами, совсем почти не завял. Я отобрал часть книг, сделал новый небольшой пакет и решил его совместно с цветком и портретом покойного А. С. Танеева, а также с письмами, которые я извлек из-под стельки моих ботинок, передать о. Васильеву в первую очередь. На книгах я сделал надпись: "Почтительнейше просит принять в дар Маленький М." В первую партию книг вошла также большая моя книга "Земная жизнь Иисуса Христа", на которой А. А. Вырубова сделала надпись: "Анка". <…> Я не захотел долго задерживаться на улице, чтобы это не бросилось кому-нибудь в глаза, прямо вошел в церковь. Она была переполнена молящимися, и я стал в притворе. По окончании службы я узнал у церковного старосты, что о. Алексей живет в доме, находящемся за церковью. Вместе с толпой я вышел на улицу и пошел к небольшому одноэтажному дому в церковной ограде, но имевшему подъезд и с улицы. О. Алексей только что вернулся из церкви и сразу же принял меня. После условной фразы, которая мне была сообщена А. А. Вырубовой, о. Васильев понял, что я действительно приехал от нее и что ему меня бояться нечего. Но все же он был как-то обезпокоен моим появлением, и я из дальнейшего разговора понял, в чем дело. В кратких словах он обрисовал мне положение, в котором находятся Их Величества. У меня составилось из всего им сказанного следующее впечатление. Положение Царской Семьи ухудшается с каждым днем ввиду того, что большевики из центра все более и более начинают обращать внимание на Тобольск. С начала этого месяца на каждого члена Императорской Семьи отпускается по 800 р. в месяц, что, конечно, совершенно недостаточно для мало-мальски приличного Ее содержания. Пробел в питании пополняется добровольной помощью населения и окрестных монастырей. Ее Величество Александра Федоровна, старшие Великие Княжны, Наследник Алексей Николаевич. Чаепитие. Тобольск Их Величества и Их Высочества находятся в добром здравии и с истинно христианским смирением переносят все тяготы заточения. Лично он, о. Васильев, был одно время арестован за то, что провозгласил многолетие Их Величествам, но вскоре выпущен и с того времени находится под подозрением и наблюдением. После этого сообщения я понял причину волнения о. Алексея при моем появлении. В заключение он сказал мне, что долго в таком положении Их Величества оставаться не могут. Необходимо приступить к решительным действиям, о чем он уже сообщил А. Вырубовой. Необходимо, чтобы в Тобольск приехало небольшое количество верных людей, но главная остановка за материальными средствами, которых вовсе не было, а не имея денежных средств, все предприятие становилось рискованным. Я заверил о. Васильева, что остановки за верными людьми не будет, что за мной по одиночке и группами в самом непродолжительном времени прибудет в Тобольск и окрестности более, чем нужное количество офицеров. Что же касается материальных средств, то полагаю, что такому энергичному человеку, каким является Марков 2-й, в конце концов удастся тем или иным путем раздобыть для этого, столь для всех нас священного дела, и необходимые средства. Материальное положение А. Вырубовой крайне плохо. Кроме меня она снабжает деньгами на дорогу еще двух человек Марковской организации, которых можно ожидать со дня на день. Большего с ее стороны ожидать нельзя, Закончил я убедительной просьбой помочь мне устроиться конспиративно либо в Тобольске, либо в его окрестностях, так как даже малейшая помощь Их Величествам в данный момент является для меня единственным смыслом моей жизни. Генерал И.Л. Татищев Весь остаток дня и весь вечер я провел в писании длиннейшего письма Ее Величеству, в котором описывал происходившее в России, гибель нашего полка в Крыму с перечислением убитых однополчан, о жизни с Ю. А. Ден в Белецковке, последние известия о А. Вырубовой, а также о своем свидании с графом Келлером. Кроме того я умолял Ее Величество мужаться и не безпокоиться, Их не забыли и не забывают, "Тант Ивет", под каким наименованием знала Ее Величество о Маркове 2-м как о главе организации, еще с лета 1917 г., лихорадочно работает, все налаживается, и скоро Их Величества увидят в Тобольске не только одного меня. Вечером я не выдержал и отправился еще раз к о. Васильеву и передал его сыну письмо, написанное мной Ее Величеству. Когда я вернулся домой, часы потянулись томительно долго. Ночь была невыносима, и только когда настало утро, я почувствовал себя несколько окрепшим. Я чувствовал, что это утро будет для меня решающим. С трудом я дождался конца длинной великопостной службы. Когда почти вся публика вышла из церкви, я увидел о. Васильева, знаком приглашавшего меня войти в алтарь. Когда я вошел и мы поздоровались, он дрогнувшим голосом в самых теплых и сердечных выражениях передал мне глубокую благодарность Их Величеств за мой приезд и при этом передал мне от имени Ее Величества благословение в виде иконки св. Иоанна Тобольского с одной стороны, а с другой - с изображением Абалакской Божией Матери, молитвенник с собственноручной надписью Ее Величества: Маленькому М. благословение от Ш., и в подарок от Их Величеств большой мундштук мамонтовой кости. Передавая мне его, о. Алексей прибавил: "Ее Величество не знала, что вам подарить, но потом, достав мундштук, сказала: "Он, наверное, курит, я ему вот его и подарю... Когда будет курить, будет чаще меня вспоминать..." Кроме того, о. Васильев передал мне еще один маленький мундштук мамонтовой кости и открытку собственной Ее Величества работы: наверху ангел, прекрасно исполненный акварелью, а в середине церковнославянскими буквами надпись: "Господи, пошли благодать Твою в помощь мне, да прославлю Имя Твое Святое", - с просьбой передать эти вещи А. Вырубовой. Совместно с вещами он передал мне также письмо Ее Величества ко мне. Я был до того безумно счастлив, что не мог и слова благодарности сказать. О. Васильев дал мне успокоиться и продолжал: - Ее Величество считает, что вам не безопасно оставаться в Тобольске, потому что вас легко могут опознать, как, например, полковник Кобылинский, так и его знакомая, Битнер. Ведь они вас знают по Царскому Селу еще. Неправда ли? Я ответил утвердительно. - Хотя Клавдия Михайловна рассказывала про вас Их Величествам много хорошего и прекрасно о вас отзывалась, Ее Величество все же не знает, как к вашему приезду отнесется Евгений Степанович, и потому Ее Величество вас просит как можно скорее уехать из Тобольска в Покровское к Борису Николаевичу Соловьеву и временно остаться у него. Охватившее было меня радостное чувство сменилось тупым отчаянием. О. Алексей всячески успокаивал меня. Мне ничего не оставалось, как сказать, что я подчиняюсь священной для меня воле Ее Величества и что еще сегодня же выеду в Покровское. Кроме того, мне пришлось сознаться о. Алексею, что для исполнения этого приказания у меня нет денег, так как их всего-навсего оставалось у меня около 150 рублей. Думаю, что это не особенно понравилось о. Васильеву, так как, давая мне 240 рублей "керенками", он просил меня как можно скорее вернуть их, так как это, мол, его "личные" деньги, в которых он очень нуждается, и просил меня обязательно сказать об этом Соловьеву. В этот момент в церковь пришел камердинер Их Величеств Волков (это был служитель Кирпичников, как я впоследствии узнал), который вошел в алтарь и еще раз со слезами на глазах передал мне благодарность Их Величеств и Их Высочеств за приезд и за привезенные подарки. Он же передал мне, что Государыня заплакала, когда узнала о несчастии, случившемся с Ее полком. Затем он передал мне, что Их Величества обязательно желают меня видеть, хотя бы из окон, что он за этим и послан в церковь, чтобы идти впереди меня, так как Их Величества могут меня не узнать в штатском. Попрощавшись и получив благословение от о. Алексея и передав Кирпичникову пакет, в который были завернуты оставшиеся еще у меня книги, я следом за ним вышел из церкви. Царская семья на крыше теплицы Еще издали я увидел Их Величеств и Их Высочеств в находившихся рядом с балконом окнах второго этажа. Государь стоял рядом с балконной дверью, рядом в окне на подоконнике сидел Наследник. За ним, обняв Его за талию, стояла Ее Величество. Рядом с Наследником сидела Великая Княжна Анастасия Николаевна. Рядом с Государыней стояла Великая Княжна Мария Николаевна, а за Государыней и Великой Княжной Марией стояли, вероятно, на чем-то высоком Великие Княжны Ольга и Татьяна. Не доходя шагов двадцать до угла дома, я остановился и для того, чтобы выждать время, сначала достал только что полученный мундштук, потом стал искать в карманах портсигар и спички. Их Величества и Их Высочества сразу узнали меня, и я заметил, что они с трудом удерживались от смеха, до того я был комичен в своем долгополом штатском осеннем пальто и в своей заячьей шапке петербургского лабазника. Когда я после долгих усилий, затягивая время, пристроил свою папиросу к мундштуку, а потом поднял голову и закурил, я увидел, как Ее Величество едва заметно кивнула мне головой, а Наследник с видимым любопытством оглядывал меня с головы до ног и что-то говорил Государыне. Во мне все клокотало и нервные спазмы сжимали горло. Мне стоило огромных усилий, чтобы не показать своего волнения и сдержать готовые сорваться рыдания. Постояв еще немного на углу, я медленно-медленно пошел вдоль фасада. Их Величества и Их Высочества стали переходить от окна к окну. Дойдя до конца дома, я повернул обратно, все время не спуская глаз с окон. Когда я дошел снова до угла, навстречу мне попался извозчик. Я остановил его, сел в санки и снова проехал мимо дома. Я приказал ехать ему в конец улицы, где находился колбасный магазин. Сделавши закупки в магазине, я демонстративно положил большой пакет себе на колени, приказал извозчику ехать прямо мимо дома к себе в гостиницу. Их Величества, видимо, поняли мой маневр и, когда я проезжал, Они все еще были в окнах. Но это уже был один только миг. Я успел уловить еще легкий кивок головы Государыни, и губернаторский дом скрылся за поворотом из моих глаз. Я был безумно счастлив, что увидел Их Величества, что заветное мое желание исполнилось, что я сдержал данную себе в ту достопамятную ночь, когда Их перевозили из Царского Села в эти края, клятву в том, что я доеду, во что бы то ни стало, до Их нового местопребывания, но в то же время я был до глубины души потрясен безпомощностью Их и своего положения... Этого дня я никогда не забуду. Это был день, когда я последний раз видел Их Величества, Людей, Которых я боготворил и боготворю, Которым верно служил и ради Которых когда угодно, не задумываясь, готов был отдать свою жизнь! Через два часа готовая тройка стояла около подъезда гостиницы, и вскоре я, провожаемый поклонами швейцара, желавшего как можно скорее увидеть меня, а также и моих "стариков-родителей", под звон неумолчных колокольчиков быстро понесся по знакомой уже дороге, исполняя волю Ее Величества, в Покровское. 10-го марта в 11 часов 5 минут вечера приехал я в Тобольск, и в 4 часа дня 12 марта пришлось мне его покинуть. Не думал я тогда, что более не суждено мне будет в него вернуться... Сердечно тронуты Вашим приездом и очень благодарны за подарки. Большой мундштук Вам, маленький Ю. А., открытка А. А. Еще раз спасибо, что Нас не забыли, Храни Господь! Искренний привет от Ш. В сотый раз перечитывал я эти священные для меня строки, полученные от Государыни, сидя в санях, мчавших меня по знакомой уже дороге. На этот раз я не обращал уже внимания на красоты природы, мелькавшие перед моими глазами. Я весь находился под впечатлением только что пережитого и только одна мысль упорно сверлила мозг: - А что же будет дальше? Ответа ясного я не находил. Оставалось верить, что Соловьев, как более меня ориентированный в создавшейся обстановке, должен найти какой-либо выход. После томительного долгого дня, около 9 часов вечера добрался я, наконец, до Покровского и облегченно вздохнул, когда сани мои остановились около дома Распутина. Дом его отличался от других разве только тем, что по внешнему виду казался лучше других, вернее, тщательнее и чище построенным. Я стал стучаться в ворота. Ответа не было. Я повторил стук настойчивее. Результата никакого. Ставни были наглухо закрыты, и сквозь них не виднелось света. Я не знал, что делать. Оставалось только продолжать стучать, что я и сделал с удвоенной силой. Наконец я услышал чьи-то шаги, и дрожащий женский голос через ворота спросил меня: - Кого вам нужно? Я наклонился вплотную к воротам, стараясь, чтобы ямщик меня не слышал, и проговорил: - Я к Борису Николаевичу с письмом от о. Васильева из Тобольска. - Бориса Николаевича дома нету! - ответил мне тот же голос, и я услышал сдержанные всхлипывания. - Как нет? - удивился я. Воцарилось молчание. После моих настойчивых просьб ворота, наконец, открылись, и я очутился в просторном дворе. Передо мной стояла пожилая уже женщина в полушубке, с пимами на ногах и нервно всхлипывала. - Что вам нужно от Бориса Николаевича? Его нет дома, его забрали с собой солдаты - причитывала женщина. Г. Распутин с дочерьми Матреной, Варварой и сыном Димитрием Эта весть, как громом, поразила меня. Я не мог и слова вымолвить. Очнулся я в какой-то комнате, в которой царил невероятный безпорядок и которая была освещена большой лампадой, мерцавшей перед висевшим в углу огромным образом Божией Матери дивного старого письма в серебряной ризе. Из соседней комнаты выглядывали две женские головы, со страхом смотревшие на меня. Стараясь быть кратким, я объяснил встретившей меня женщине, кто я, и что я еду от А. А. Вырубовой, что был в Тобольске, где через о. Васильева получил приказание уехать в Покровское. При упоминании имени А. Вырубовой, женщина просияла: - Так вы, значит, Аннушку знаете? Она вас послала? Я ответил утвердительно. Тут мне пришла в голову мысль. Я достал из бумажника две фотографии Ю. Ден и показал их ей. - А вы знаете, кто это? - спросил я. Эти фотографии произвели магическое действие. - Варенька, посмотри, ведь это Юлия Александровна! Она узнала ее по фотографии, тогда мне сделалось ясным, что передо мной стоит вдова Гр. Распутина, а одна из девушек его младшая дочь. Когда и девушка, названная Варенькой, убедилась, что фотографии, действительно, изображают Ю. Ден, отношение ко мне сразу переменилось. - Пожалуйте, сынок, в комнату, а мы думали, что вы из тех, что забрали Бориса Николаевича. Помощь Их Величествам должна была быть оказана в возможно скорейшем времени, и потому я решил ехать обратно в Петербург, чтобы лично довести до сведения как А. Вырубовой, так и Маркова 2-го все, мною виденное, и обрисовать им всю тяжесть положения Императорской Семьи в связи с приездом большевиков. Денег на обратную дорогу мне могло хватить только в обрез, а главное затруднение заключалось в отсутствии каких-либо документов, оправдывающих мою поездку из Сибири в Петербург. Из дальнейшего я понял, почему Борис Николаевич был недоволен о. Васильевым. Великая Княжна Ольга Николаевна, генерал-адъютант И.Л. Татищев, наставник цесаревича П. Жильяр, фрейлина графиня А.В. Гендрикова, Великая Княжна. Татьяна Николаевна, гофлектриса Е.А. Шнейдер. Тобольск, губернаторский дом. апрель-май 1918 г. Он обрисовал мне положение Царской Семьи в следующем виде. С октября месяца прошлого года, когда он впервые приехал в Тобольск и передал Их Величествам первые вещи, полученные от А. Вырубовой, положение Их сильно изменилось. После увольнения комиссара Макарова, человека, несмотря на определенный революционный стаж, очень благожелательно настроенного к Царской Семье, а случилось это из-за опрометчивости и легкомыслия М. С. Хитрово, задержанной в Тобольске сразу же после ее приезда, на его место был прислан некто Панкратов, бывший политический ссыльный, человек весьма мало энергичный, который сразу же стушевался перед "отрядным комитетом", который не преминул зажать всю власть над Царственными Узниками в свои лапы. Его помощником стал Никольский, типичный прапорщик революционного времени, с ухватками митингового оратора, хам по манерам и по происхождению. Вопрос питания вообще стал очень острым. Борис Николаевич до сего дня различными способами передал Их Величествам 50.000 руб., из коих часть была из личных его денег и денег его жены, а другая была передана ему А. Вырубовой. Кроме этого, некоторые тобольские купцы материально помогали Их Величествам. Население относилось к нужде Их Величеств крайне отзывчиво и помогало, как могло, продуктами. Епископ Гермоген и монастыри тоже посильно приходили на помощь Заключенным, стараясь, как можно, облегчить и осветить жизнь несчастным Страдальцам. Епископ Гермоген (в миру Георгий Ефремович Долганов) Самым возмутительным было отношение большей части прислуги, деморализовавшейся окончательно, не считающейся со всей тяжестью обстановки и требовавшей аккуратной уплаты жалования, вечно недовольной пищей, пьянствующей и не гнушавшейся даже воровством. Так, были случаи кражи белья у Великих Княжен и Наследника. Особенно поразил меня Борис Николаевич своим рассказом о "доблестях" пресловутого дядьки Наследника Деревеньки, в свое время не пожелавшего ехать в изгнание с Их Величествами и оставшегося в Царском. Теперь в Тобольске, при разборе вещей, был случайно найден его сундук. Когда его вскрыли, он оказался переполненным вещами Наследника, как то верхним платьем, бельем, ботинками, которые тот, видимо, в течение многих лет выкрадывал из гардероба Наследника. Я ушам своим не верил, когда услышал про все это от Соловьева, и мне невольно вспомнилось одно солнечное прекрасное утро, года за два до войны, дом моей матери, открывающуюся дверь кабинета моего отчима и выходящая из него коренастая, здоровая фигура в матросской форме с глазами, полными слез, которые он вытирал рукавом своей белоснежной рубашки. Это был матрос Деревенько, которому Их Величества доверили ухаживать за Своим Царственным Сыном. Мой отчим, безгранично преданный Их Величествам, вызвал Деревеньку к себе и в часовой беседе со свойственной ему прямотой и благородством наставлял этого счастливца матроса, в его обязанностях к своему Царственному Воспитаннику. Деревенько плакал и клялся моему отчиму служить Их Величествам до конца дней своих. Теперь я слушал про результат его клятв. Как больно стало у меня на душе после этого. Очень повредило Их Величествам неожиданное выступление во время Рождественских Праздников в Благовещенской церкви о. Васильева. Его арестовали, но вскоре выпустили, и для него из этого большой беды не вышло, говорил мне Борис Николаевич, нервно прохаживаясь по комнате, но Их Величествам он, безусловно, повредил так же, как напортила много своей легкомысленностью М. Хитрово в августе. Их перестали пускать в церковь, стали относиться подозрительно... В комитете и совдепе пошли толки... Совдеп ведь голову задрал после октябрьского переворота, а в комитете Матвеев и приехавшие на смену уехавшим домой старым солдатам распущенные солдаты более молодых сроков стали видеть в этом необдуманном выступлении какую-то скрытую контрреволюцию! Вообще, теперь положение стало много хуже, в этом я убедился в последний мой приезд! М.С. Хитрово Оказывается, после этого печального случая о. Васильеву ограничили доступ в дом. Он сообщался с Заключенными большей частью через одного из служащих, а именно через Кирпичникова, которого я ошибочно принял за Волкова. Об этом последнем Борис Николаевич отозвался как о преданном человеке, который был одним из низших членов придворной челяди, делавший много одолжений Их Величествам и, что самое главное, умудрившийся прекрасно ладить как с отрядным комитетом, так и со всей охраной. О. Алексей, видимо, хочет играть первенствующую роль "спасителя и благодетеля" Их Величеств. Бог с ним, пускай делает, что хочет, но только не мешает... Его связь с домом мне не нужна. Я и без его помощи имею связь с Их Величествами, закончил свой рассказ об о. Васильеве Соловьев. Е.А. Шнейдер Обсудив все с Соловьевым, мы могли констатировать следующее: до сего дня никаких реальных шагов для спасения Царской Семьи организациями, находящимися в России, предпринято не было. По всем имеющимся у Соловьева данным, никакой концентрации верных Их Величествам людей в районе Тобольска не было. Наиболее реальную помощь, не в смысле облегчения жизни Их Величеств, путем присылки необходимых вещей и облегчения безконтрольного сообщения в внешним миром, оказала Их Величествам А. Вырубова. Связь между Тобольском и Петербургом она поддерживала как через Соловьева лично, так еще через несколько других лиц. Лично ему, Соловьеву, удалось на месте сделать до сего времени следующее: 1) Твердо установить тайную связь с Заключенными. 2) Образовать в Тобольске и в ближайшем к нему районе группу верных людей. 3) По всей линии от Тобольска до Тюмени на расстоянии, равном приблизительно перегонам ямщиков, установить ряд определенных пунктов с верными и надежными людьми, через которых пересылается корреспонденция и мелкие вещи из Тобольска до Тюмени. 4) Удалось установить после больших трудов постоянный и верный контроль над почтово-телеграфными сообщениями как "отряда", так и Совдепа. Кроме того, и Тюменская почтово-телеграфная станция была у него под наблюдением, так что даже шифрованные телеграммы Тюменского совета не были для него тайной. 5) Наконец, посильная материальная помощь Бориса Николаевича. Таким образом экономились лишние поездки самого Соловьева и других лиц по длинному и дорогому перегону Тюмень-Тобольск. С радостью согласившись помочь А. Вырубовой в установлении связи между ней и Императорской Семьей, Соловьев сразу понял, что, кроме частичного облегчения участи Их Величеств, ввиду недостатка у А. Вырубовой средств, ему ничего не удастся больше сделать. Моими рассказами о положении Петербургской организации, возглавляемой Марковым 2-м, и о ее безденежьи Соловьев был поражен. Когда же я рассказал ему, что тот требовал денег у А. Вырубовой, открыто говоря ей, что денег организация не имеет, он мне вполне резонно ответил: - Я этого никак понять не могу. Это выше моего понимания... Из ваших слов следует, что организация зародилась чуть ли не с мая месяца прошлого года, то есть почти год без малого, и за этот промежуток времени Марков 2-й не мог собрать достаточных средств и мог, по вашим словам, выслать в эти места только одного Седова! Какое же он имел право бросать обвинения А. Вырубовой в ее ничегонеделании в этом направлении? Я могу удостоверить, что она сделала все, что было в ее силах и возможности! На это я ответил Борису Николаевичу, что нисколько не сомневаюсь, что А. Вырубова отдала последнее горячо ею любимым Их Величествам и что, откровенно говоря, мне самому не особенно понятно, как Марков 2-й не мог до сего дня обезпечить организацию необходимыми деньгами, принимая во внимание, что в его распоряжении было целое лето и осень, вплоть до октября, когда банки действовали еще исправно. Единственно, что остается предположить, это то, что имя его не популярно в тех кругах, которые желали бы материально помочь Императорской Семье. Я же лично могу констатировать только те немногие факты, коих мне пришлось быть свидетелем. В каком положении находится организация и деталей ее я не знаю, так как являюсь лишь маленьким, рядовым членом ее, которому многое знать не надлежит. Не найдя средств для исполнения своей заветной цели, поездки в эти края, в своей организации, я нашел их у А. Вырубовой, за что ей до конца своих дней буду благодарен. Я приехал сюда и готов голову свою сложить ради пользы и счастья Их Величеств. А.А. Танеева Перед самой сдачей моих "Воспоминаний" в печать, во время моего пребывания в Париже, М. Г. Соловьева, жена Б. Н. Соловьева, о котором была речь в предыдущей главе и который скоропостижно скончался в полной нищете в Париже летом 1926-го года, передала в мое распоряжение ценные черновые, к сожалению, не законченные наброски покойного о его поездке в Тобольск. Чтобы дополнить сказанное мною о моем пребывании в Тобольске, я привожу ниже без всяких изменений и поправок отрывок из заметок Б. Н. Соловьева, касающихся переговоров его с епископом Гермогеном в одну из его поездок в Тобольск, что и займет настоящую главу. <…> Раздевшись в передней, я (Б.Н. Соловьев, прим. Л.Х.) прошел в комнату, где меня встретила с недоумением и заметной тревогой молодая девушка лет 23-х. Это была X., придворная служащая при Государыне. Во время отъезда Их Величеств из Царского Села она была больна, и было решено, что она приедет позже. Но когда она, поправившись от болезни, приехала в Тобольск, охрана не допустила ее в губернаторский дом, и она была принуждена остаться в Тобольске со слабой надеждой, что, быть может, ей впоследствии удастся изменить решение отрядного комитета. Она была безпредельно предана Их Величествам и пользовалась Их доверием и любовью. Меня она никогда не видела раньше, чем и объясняется ее недоумение и страх при виде меня. Я ей объяснил, что приехал по поручению А. Вырубовой и передал ей ее письмо. Когда она кончила его читать, ее испуг сменился радостью, и она была безконечно благодарна мне за сообщенные ей последние петербургские новости о ее родных и знакомых. Я передал ей, что имею несколько посылок для Их Величеств, которые нужно передать, не возбуждая ничьих подозрений. Она с радостью согласилась исполнить мою просьбу через камердинера Государыни Волкова, который имел свободный доступ в дом и у которого она часто бывала. Ее Величество Александра Федоровна с Анной Александровной. Дворец, Царское Село <…> Я подробно рассказал Владыке, зачем приехал, рассказал и о А. Вырубовой и о ее мытарствах и хлопотах по приисканию денег. Я не скрыл от Владыки, что далеко не все, к кому обратилась Анна Александровна, откликнулись на ее мольбы о помощи несчастной Царской Семье, и, что удивительнее всего, пришли на помощь лица, на которых, по теории вероятности, меньше всего можно было рассчитывать, а именно: жена нашего бывшего военного министра Сухомлинова, недавно выпущенная из тюрьмы, милая, добрая Екатерина Викторовна, которая никогда не пользовалась расположением Их Величеств и была впервые принята Ее Величеством незадолго до войны. С христианским всепрощением, забывшая с мужем все, что им пришлось перенести за последние годы кошмарных обвинений, крепости и суда, Екатерина Викторовна пришла на помощь не только материально, пожертвовав последними крохами, но и вещами, которые привез я и которые были доставлены Царской Семье при помощи X. Другим лицом, откликнувшимся на призыв Анны Александровны, был известный банкир Ярошинский, поляк по происхождению, который с большой сердечностью материально пришел на помощь для улучшения положения Царской Семьи. Владыка молча, не прерывая меня, слушал, изредка покачивая головой. Когда я кончил, Владыка сказал, что я сделал благородный поступок, взяв на себя миссию помочь Несчастным. - Бог наградит тебя за это... А люди, - тут Владыка задумался, - ну, да что о них говорить, будь ответчиком перед своей совестью, будет она покойна, ничьи суждения тебя не потревожат, и помни всегда, что добро и любовь должны светиться в человеке независимо от его политических убеждений. Затем Владыка поделился со мной своими впечатлениями о своей поездке к Святейшему Патриарху Тихону. - Много мы беседовали со Святейшим и о судьбе России, и о Царской Семье. Он убежден, да и меня убедил, что царство большевиков на Руси неизбежно и продлится долго, несколько лет, по всей вероятности, а если вспыхнет, не дай Бог, гражданская война, то затянется еще дольше. Его стремление отделить Церковь от политики и сохранить тем ее в тяжелое время. Что касается Царской Семьи, Святейший очень скорбел о Их судьбе, говорил мне, что он хоть бы морально помогал Узникам, но лично для Них ничего сделать не может, а монархистов, которые могли бы помочь, как организации, в Москве не существует. Все рассыпались, все заняты спасанием своих животов. На прощание Святейший дал мне большую просфору, просил передать Государю вместе с его Патриаршим благословением. Радость, которую я имел по случаю вступления на Патриарший престол Святейшего Тихона, возрождения Патриаршества на Руси, омрачилась беседами со Святейшим и многими лицами, собравшимися тогда в Москве. Я ответил Владыке, что многого по этому вопросу сказать не могу, так как лично ни в какой организации не состою, но слышал от А. Вырубовой, что в Петербурге имеется сильная организация, возглавляемая членом Думы Марковым 2-м, который якобы главнейшей своей задачей считает освобождение Царской Семьи. Об этом А. Вырубова передавала Ю. А. Ден, через которую Марков 2-й сносился с Царской Семьей и получил даже от Их Величеств благословение на свое начинание. А. Вырубова также передала мне, что в этой организации на предмет разведки и ознакомления с существующим на месте, в Тобольске, положением поехал один офицер, но на этом пока все и остановилось, так как Ю. А. Ден, бывшая в декабре у А. В., сообщила ей, что от этого офицера Марковым никаких сведений получено не было. Юлия Александровна получила последние подробности о жизни Их Величеств в Тобольске от А. В., так как в это время вернулся из Тобольска П., ездивший туда по ее поручению. И так прошло полгода, сюда был послан всего один офицер, и тот без вести пропал. Совершенно нам непонятное упорное молчание Петербурга повергло нас в тупое уныние. С момента моего отъезда прошло уже два месяца, и не говоря уже о большом количестве офицеров, обещанном мне Марковым 2-м, даже Андреевский и Гринвальд, для которых А. Вырубова достала деньги, которые должны были приехать за мной вслед, не приехали. Единственно, что оставалось предположить, это разгром организации большевиками. Дом Тобольского губернатора, в котором находилась в заключении Царская Семья (слева), и особняк, принадлежавший купцам-рыбопромышленникам и пароходовладельцам Корниловым, в котором размещалась царская свита Из Тобольска были получены известия, что Наследник медленно поправляется и покинул постель. Числа 12-го мая мы получили известия, что Кобылинский окончательно обрезан в своих правах и что, по-видимому, можно ожидать замены его отряда другой охраной. Ясно становилось, что Наследника и Великих Княжен собираются перевезти из Тобольска, Их Величества находились еще в Екатеринбурге. Борис Николаевич получил оттуда известие, что Они находятся по-прежнему в доме Ипатьева, который обносят двойным деревянным забором выше окон, и что связи установить с Их Величествами до сих пор не удалось. Это было неудивительно, так как из сводок Екатеринбургского Военного Комиссариата видно было, что Их Величества находятся в руках комиссара Голощекина. Еще раз обсудив создавшееся положение, мы решили, что Седов бросает свое место и немедленно едет в Петербург. На совещании я указывал ему, что если Их Величества окончательно задержат в Екатеринбурге, то возможность Их спасения оттуда представляется, на мой взгляд, весьма ничтожной: Екатеринбург - не Тобольск! Поэтому подлежит Маркову 2-му использовать все свои связи, которые он имеет в Смольном и вообще у большевиков (об этом я слышал от Ю. Ден, говорившей мне, что у Маркова 2-го есть свои люди на ответственных советских постах), чтобы точно выяснить причину задержания Их Величеств в Екатеринбурге и немедленно же вступить с немцами в переговоры об охранении Их Величеств. С немцами Марков 2-й имеет несомненную связь, в чем я мог убедиться из разговоров, слышанных мною на конспиративной квартире во время моего пребывания в Петербурге вплоть до отъезда в Тобольск. Я же остаюсь на своем месте до получения известий от Седова из Петербурга с указанием, стоит ли мне вперед сохранять за собой занимаемое мною место. Борис Николаевич просил Седова информировать обо всем А. Вырубову. При последнем моем свидании с ним общее положение по данному вопросу вырисовывалось в следующем виде: 1) Царская Семья находилась в полной зависимости от Екатеринбургского областного Совдепа. 2) Приказания из Москвы переправить Ее в Москву Совдеп не исполнил. 3) Несмотря на троекратную попытку мою и Соловьева связаться непосредственно с Императорской Семьей, нам это не удалось, и ездившие в Екатеринбург доверенные лица в один голос подтвердили, что насильственным способом освободить Их Величества из дома Ипатьева, не подвергнув Их огромному риску, нельзя. Шансов на успех такого предприятия было настолько мало, что эта попытка была равносильна добровольному самоубийству как спасаемых, так и спасающих. 4) Если бы даже и решиться на такую крайность, то полное отсутствие материальных средств не позволило бы нам сосредоточить в Екатеринбурге достаточное количество верных людей, объединенных епископом Гермогеном в Тобольске, и крестьян, организованных Соловьевым по дороге Тобольск-Тюмень и с успехом поддерживавших связь между Царской Семьей и нами за время пребывания Ее в Тобольске. Предположив даже, что мы в состоянии будем отправить в Екатеринбург достаточное количество людей, готовых жизнь свою отдать для спасения Их Величеств, мы снова сталкиваемся с материальными трудностями, так как проект о побеге Императорской Семьи без наличия больших денежных сумм был заранее обречен на провал. 5) Я предложил попытаться принять в эскадрон некоторое количество членов союза фронтовиков из Тобольска, дабы на всякий случай иметь их в более близком расстоянии от Екатеринбурга, но предупредил, что это предприятие сопряжено с большими трудностями, так как мои товарищи с большим недоверием относятся к местным жителям и примером чего может служить мой эскадрон, набранный исключительно из пришлого элемента. 6) Наша мысль укомплектовать эскадрон лицами Марковской организации, которые должны были уже давно приехать, отпадала сама собой, так как до сего времени даже Гринвальд и Андреевский не появлялись в Тюмени, несмотря на то, что А. Вырубова снабдила их деньгами на дорогу и что они должны были выехать непосредственно за мной. 7) От Седова никаких сведений до сего дня не поступало и мы были в полном неведении о положении Марковской организации, о предпринятых ею за мое отсутствие шагах. 8) Дальнейшее пребывание Соловьева в Тюмени было явно безполезным и для дела даже вредным, так как лишь только его дело начнется в революционном трибунале, то привлекут к допросам и свидетельским показаниям и меня, и из заварившейся каши нам не так легко удастся высвободиться, как в первый раз. На основании всех этих данных мы пришли к заключению, что Соловьев уезжает с отправленным отрядом в Покровское, поддерживая со мной, впредь до моего отъезда, связь. В случае необходимости, он решил скрыться из Покровского в район Верхотурского монастыря. Я же исподволь приготовляюсь к отъезду в Петербург, чтобы поставить в известность как А. Вырубову, так и Маркова 2-го во всех подробностях о положении Их Величеств. Князь В.А. Долгоруков <…> Прошло уж десять лет с того дня, как я виделся в последний раз с моим однополчанином и другом (Седовым, прим. Л.Х.). Как часто вспоминаю я этого рыцаря без страха и упрека, искренно и безкорыстно преданного Их Величествам! А. Вырубова, которую я навестил в первый же день своего приезда и которой я рассказал о всех своих мытарствах, переживаниях и впечатлениях, была в полном отчаянии. Я передал ей полученную мною от Государыни открытку, и мне искренно, до глубины души жаль и тяжело было видеть муки этой несчастной женщины. Что могла сделать для Их Величеств эта больная страдалица, с трудом передвигавшаяся на костылях, без всяких средств и имевшая так мало друзей! Она мне передала, что после моего отъезда в Сибирь она потеряла всякую связь с Марковым 2-м, Гринвальд и Андреевский к ней не явились, и она не знает, уехали ли они в Сибирь. Также и Седов, которого я спрашивал о них, ничего не мог мне сказать. Я попытался связаться с Марковым 2-м через посредство одного офицера Гвардейского экипажа, имевшего с ним связь, но безуспешно, так как он не знал его местоположения. Тогда я обратился к тому лицу, на квартире которого произошло знакомство А. Вырубовой с Марковым 2-м. Я его подробно информировал о положении Императорской Семьи, и он, согласившись со мной, что нужно обратиться к немцам, обещал все, мной ему сообщенное, передать графу Бенкендорфу, так и графу Фредериксу, жившим в то время в Петербурге, и попросить их предпринять в германском генеральном консульстве соответствующие шаги. 272 Вечером я дома на "хлопкожире" (суррогат из хлопкового масла, заменявший с грехом пополам масло) жарил картофель, очищая его от кожуры, которую на следующее утро утилизировал, пропуская через мясорубку, и из полученной каши делал оладьи... Гнилой картофель стоил 5 рублей пуд! Так питался счастливый советский Петербург в памятное лето 1918-го года! 20-го июля я шел после обеда по Литейному к Невскому. Когда я подходил, я заметил на перекрестке какое-то необычайное скопление публики. Мальчишки газетчики, целыми массами бежали по Невскому, оглашая воздух своими криками. Толпа, что называется, рвала у них газеты из рук. Э-к-с-т-р-е-н-ы-й выпуск! Расстрел бывшего Царя в Екатеринбурге! Смерть Николая Романова! Я на минуту как бы одеревенел, и мне едва не сделалось дурно... Итак, первая часть величайшей трагедии кончилась! Государь погиб! "В ночь на 17-е июля по приговору Екатеринбургского областного совета расстрелян бывший Царь Николай Романов. Семья Его перевезена в надежное место", - вот что я прочел в купленной газете. Коротко, цинично и ясно. Ни слова, почему и за что!.. Я посмотрел на окружавшую меня толпу. На всех лицах я видел печать тоски и отчаяния. Все молчали, боясь комментировать это кошмарное известие. Все по горькому опыту убедились, что советские шпики шныряют повсюду. Но все же я услышал голоса, выражавшие недоверие по поводу полученного известия. И на всем протяжении Невского я заметил в толпе растерянность и повышенную нервность. Часовня около Гостиного Двора, куда я зашел, была переполнена молящимися. В ней были и простолюдины и интеллигенты. Она была ярко освещена сотнями только что поставленных свечей. Поставленных за упокой души Царя Великомученика... Многие женщины плакали навзрыд. Я не помню, как дошел домой. Чаша переполнилась. Я бросился на кровать и зарыдал, как маленький ребенок... <…> Одному Богу известно, что я пережил в последующие дни. Шаги, предпринятые мною в первые дни моего приезда для установления связи с Германским консульством, дали свои положительные результаты только лишь 22-го июля. Я себе представить не мог, что это займет столько времени. Мне пришлось перебывать у целого ряда лиц, прежде чем мне было указано лицо, к которому я мог обратиться и откровенно рассказать о своем желании. Итак, 22-го июля, получив соответствующие рекомендации, я познакомился с чиновником Германского Генерального консульства Германом Шилем. Свидание наше состоялось в уютной гостиной в здании Шведского посольства, на Дворцовой набережной, где в то время помещалось одно из отделений Германского консульства. Я с полной откровенностью рассказал ему, кто я, и о своих взаимоотношениях с Императорской Семьей, о своей поездке в Тобольск, о службе в Красной Армии и екатеринбургских впечатлениях. Шиль выслушал меня очень внимательно и, видимо, близко к сердцу принял все мною рассказанное, и с величайшей готовностью согласился переслать мое письмо Великому Герцогу. Не без стыда рассказал я ему о наших попытках к спасению Их Величеств и о результатах, достигнутых в этом направлении Марковской организацией. Когда же на его вопрос, почему же организация не предприняла решительных шагов для освобождения Царской Семьи, я ответил, что у нее не было к этому достаточных средств. Шиль развел руками, и у него могло только вырваться: Unglaublich! [2] Надежда Илларионовна Танеева Я ему ответил, что, по-моему, это тоже больше, чем невероятно, но раз это так, раз мы, русские, ничего не могли сделать для спасения своего Императора, то мне не только как человеку, безконечно преданному Их Величествам, но и как офицеру Шефского полка не остается ничего другого, как исполнить свой последний долг перед Ее Величеством, обратившись за помощью к Ее Августейшему Брату, который один только может вмешаться в судьбу своей Сестры-Мученицы и Ее ни в чем не повинных Детей! Шиль вполне согласился со мной и заметил, что он уверен, что не только Великий Герцог, но и сестра Государыни, Принцесса Ирена Прусская и в мыслях представить не могли и не могут, насколько Семья Русского Императора была одинока в своем заключении, и что все, что было сделано для нее как отдельными лицами, так и организациями, ограничилось посылкой нескольких лиц и небольшого количества предметов первой необходимости... Принцесса Ирен и Генрих Прусские Предложив мне стол для составления письма в соседнем кабинете, он прибавил, что его еще особенно поражает, что идея обращения к Родственникам Государыни пришла только мне, что же думали руководители организаций, видя, что положение Их Величеств ухудшается с каждым днем, а они безсильны помочь Ей? Почему же, хотя бы Марков 2-й, взявший на себя моральную ответственность по охранению Царской Семьи, еще в феврале или марте не обратился за помощью к Родственникам Императрицы? До своего отъезда я несколько раз виделся с Шилем. Ответа от Великого Герцога еще не было. Шиль подтверждал мне, что Ее Величество и Августейшие Дети были вывезены из Екатеринбурга 17-го июля и в данное время находятся в районе Пермской губернии. Таковы были сведения, полученные Консульством из Москвы от Германского посольства. В газетах о смерти Государя и вообще по этому поводу писать совершенно прекратили, видимо, по приказанию свыше. Большевики воочию могли убедиться, какое ужасное, отвратительное впечатление произвело на петербуржцев их кошмарное злодеяние. 3-го августа я через Шиля отправил второе коротенькое письмо к Великому Герцогу с приложением двух рисунков, которые я сделал по памяти, изображавших те два дома, где жили Их Величества в Тобольске и Екатеринбурге. Навещал я также и несчастную А. Вырубову. Ко всем ее горестям и жизненным невзгодам прибавились еще болезнь ее матери, добрейшей и симпатичнейшей Надежды Илларионовны. А. Вырубова вполне одобрила посылку мною письма Великому Герцогу. Отъезд мой тормозился из-за отсутствия средств на дорогу. Деньги, полученные в Тюмени, приходили к концу. Меня выручил милейший Шиль, узнавший о моих затруднениях, и ссудил мене 1500 р. на дорогу, и 14-го августа я смог, наконец, вырваться из Петербурга и без особых приключений под вечер 15-го приехал в Оршу. Князь Долгорукий, лейб-медик Боткин, генерал Татищев, графиня Гендрикова и гоф-лектриса Е. А. Шнейдер безтрепетно приняли смерть, последовав за Державной Семьей в изгнание. Свита, последовавшая с Царской семьей в Тобольск Генерал-адъютант И.Л. Татищев, наставник цесаревича П. А. Жильяр, Князь В.А. Долгоруков, гофлектриса Е. А. Шнейдер, фрейлина, графиня А.В. Гендрикова - Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя!.. Среди лиц, близких к Царской Семье и пользовавшихся Ее исключительным благорасположением, одно из первых мест должно быть отведено А. А. Танеевой (Вырубовой). В начале 1923-го года я, к своей большой радости и счастью, узнал, что ей удалось благополучно покинуть пределы советского "рая" и что она со своей матерью проживает заграницей. Я немедленно списался с ней и был несказанно обрадован получением от нее следующего письма: 17-го января 1923 г. Милый маленький Марков, как я была рада узнать, что Вы живы и здоровы!.. Ведь я с тех пор ничего о Вас не знаю!.. Теперь скоро два года, что мама и я выехали из России и жили... у сестры. Сколько перенесено с тех пор, что я Вас не видела!.. А Вы как поживаете, где Вы все это время были, когда уехали и каким путем? Буду рада узнать все подробности о Вашей жизни!.. Мы бежали через лед два года тому назад! Я даже босиком, так как ничего не было; финн, который нас вез, сжалился и отдал мне свои носки!.. За эти два года я очень поправилась, но еще порядочно нервная. Буду ждать с нетерпением Вашего письма! Пишите через... Мы с мамой сейчас в... Хочу Вам послать фотографии, которые Вам будут дороги, когда получу от Вас ответ. Читали ли Вы мои воспоминания, которые вышли в Париже? Если нет, то пришлю. Храни Вас Господь, милый "маленький Марков"! Слава Богу, что Вы живы!.. Сердечный привет и пожелания всего светлого в наступающем году! Танеева. Вскоре я получил и книгу с авторской надписью: "На добрую память маленькому Маркову от автора." Чтение этой замечательной книги, этих исключительных по своему содержанию воспоминаний, в которых Анна Александровна раскрывает перед читателем свою исстрадавшуюся душу, вводя его в мало знакомый круг интимной жизни Царя-Мученика и Его Семьи, всколыхнуло во мне воспоминания о тихих, спокойных днях жизни в Ливадии, и я снова пережил в малейших деталях все, что казалось уже погребенным в тайниках моего сердца! Жгучей, нестерпимой болью отозвались в душе воспоминания о кошмарных 1917-1918 годах, годах безмерных страданий Святой Семьи Царственных Мучеников в далекой снежной Сибири!.. Семья Венценосцев И мы, русские люди, вольно или невольно оставившие на произвол судьбы Семью наших Венценосцев, должны преклониться перед образом этой больной физически женщины, подвергшейся истязаниям и надругательствам, но ни на одну минуту не забывшей Семьи своих Царственных Друзей, для Которой она отдала свои последние силы, не словом, а делом помогая Им в изгнании. И что всего удивительнее, несмотря на весь ужас перенесенных издевательств и страданий, эта глубоко религиозная женщина полна всепрощения к своим врагам. Она безропотно шла и идет по своему крестному пути. "Укоряемы - благословляйте, гонимы - терпите, хулимы - утешайтесь, злословимы - радуйтесь...[3] - вот наш путь с Тобою!" - пишет ей из Тобольска ее Царственный Друг, Государыня. Твердо помнит глубоко несчастная женщина завет, пришедший к ней из далекой Сибири и, кончая свои записки, говорит: - Господь мне помощник и не убоюся, что мне сотворит человек! За 12 лет близости своей к Императорскому Дому, отдав все свои силы, все свое разумение ее превыше всего на свете любимой Государыне, подвергаясь за эти долгие годы неслыханной клевете, обвиненная в чудовищных преступлениях, истерзанная физически и душевно своими палачами-тюремщиками, она и теперь не оставлена в покое людской подлостью и завистью! С крестом в сердце и молитвой на устах, голодная, в нищенских лохмотьях, босая в зимнюю стужу, она и вдали от несчастной, поруганной Родины не нашла желанного покоя! Монахиня Мария (А.А. Танеева). Хельсинки Ославленная в свое время как "наложница Распутина", "германская шпионка", "отравительница Наследника" и "всесильная временщица, правившая Россией", она отдала последнее, что у нее было, в дни заключения своих Друзей и сделала для Них больше, чем кто-либо. Сколько грязи и низкой клеветы было брошено в нее за это нашими "спасателями" в лице Маркова 2-го и его бывшего сотрудника В. П. Соколова, обвинившими ее в том, что она им мешала в их плодотворной работе на пользу Их Величеств в Сибири и что, если бы не она, то, быть может, все было иначе!..[4] Прочтя эти заведомо ложные показания, кои дали судебному следователю Соколову эти пресловутые "спасатели", Анна Александровна, вероятно, подумала: - Прости им, Господи, они не ведают, что творят! Нет! Они ведают, но боятся сознаться, что не по плечу было им дело спасения Царской Семьи! Все их попытки кончились тем, чем они начались, т. е. праздными разговорами... Кто им, осмелившимся взять в свои руки великое дело спасения Царской Семьи, может поверить, что им не удалось Ее спасти, так как у них не было денег?.. В стране с 150-миллионным населением они не могли найти средств для спасения своего Царя!.. 16/29 мая 1921-го года на монархическом съезде в Рейхенгалле никто иной, как Марков 2-й сказал: - Нашелся русский человек не только хороших слов, но и хорошего дела, он пришел и сказал: "Я достал необходимые деньги, соберите съезд монархистов!" - и мы приступили к делу! [5] Итак Марков 2-й нашел в 1920 году деньги для съезда монархистов, а в 1917-1918 годах денег для спасения Царской Семьи он найти не мог! Не нашел он в необъятной Родине нашей человека, который пришел бы к нему и сказал: - Я достал необходимые деньги! Спасите Царя и Его Семью! В одном из писем ко мне Анна Александровна, между прочим, пишет: - Маркова 2-го видела всего один раз в жизни. Никаких "организаций" я не имела и потому логично не могла о них говорить с ним... Я посылала и собирала, что могла, для своих Друзей и посылала с теми, кто рисковал всем, лишь бы доставить Им радость!.. Эти "многоглаголивые спасатели" с их замечательными организациями не могли сделать того, что удалось сделать полузамученной женщине, которая сразу же после освобождения из Свеаборгской крепости в конце сентября 1917 года немедленно же стала устанавливать связь с Их Величествами. Это ей вполне и удалось, и с ноября месяца того же года вплоть до увоза Их Величеств из Тобольска связь эта не прерывалась. При деятельной поддержке жены бывшего Военного Министра Екатерины Викторовны Сухомлиновой Анна Александровна изыскала возможность к отправлению в Тобольск вещей и денег, столь необходимых Их Величествам. Вещи и деньги были переданы в различные сроки Б. Н. Соловьевым, мною лично и другими лицами. Все вещи и деньги достигли места своего назначения, что подтверждается многочисленными письмами к Анне Александровне как Государыни, так и Великих Княжен. На Соловьева Анна Александровна возложила организацию отправок и создание на месте возможности безконтрольного общения с Узниками. Как видно из моих воспоминаний, обе эти цели были Соловьевым достигнуты. Позволю себе спросить, что же было достигнуто за это время Марковым 2-м и его могучей организацией? Прогулка вдоль забора К сожалению, ничего, кроме многообещающих фраз и добрых намерений!.. Оставляя в стороне Б. Н. Соловьева и мои попытки придти на помощь Царской Семье, так как описанию их посвящены предшествующие страницы, я вкратце перечислю все мне известные попытки, предпринятые в этом направлении как отдельными лицами, так и организациями. Полагаю, что список этот будет исчерпывающим: 1) В конце августа 1917-го года фрейлина Ее Величества М. С. Хитрово неудачно пыталась проехать в Тобольск с письмами и подарками для Их Величеств. Она хотела остаться и разделить тяготы заключения с Царской Семьей, но была в административном порядке выслана из Тобольска. 2) Сенатор Туган-Барановский имел связь с Тобольском, посылая туда своих людей. Связи с Их Величествами ему установить не удалось. По моим сведениям, одно из посланных им доверенных лиц устроилось в Тобольске под видом владельца кинотеатра. О нем упоминает Т. Боткина в своих воспоминаниях.[6] 3) По показаниям В. И. Гурко, А. В. Кривошеина, А. А. Трепова, Н. Д. Тальберга, Д. Б. Нейдгардта и князя А. А. Ширинского-Шихматова, данным ими Н. Соколову, московские организации имели связь с Тобольском, и им удалось в период между январем и апрелем передать Их Величествам деньги через посредство генерала Татищева.[7] Организации на месте, которая могла бы иметь решающее значение в деле спасения Царской Семьи, создать им не удалось. Эта же группа интервенировала в Москве в пользу Царской Семьи у германского посла графа Мирбаха, но, как видно из показаний членов группы, безуспешно. 4) Н. Н. Родзевич, глава южнорусских монархических организаций, отправил в июле 1918-го года на средства Толстого-Маразли из Одессы в Екатеринбург своего доверенного человека для информации. Последний прибыл в Екатеринбург после 17-го июля, и никакого положительного результата его поездка не дала. 5) Поздней осенью 1917-го года мой однополчанин штабс-ротмистр Николай Яковлевич Седов был послан Марковым 2-м в Тобольск, дабы информировать его о создавшемся на месте положении. О подробностях его поездки читатель ознакомлен по написанному мною по этому поводу. 6) При моем отъезде 2-го марта 1918 года в Тобольск Марков 2-й поручил мне разыскать Н. Я. Седова, информировать о его деятельности, сообщить о положении в Тобольске и, задержавшись, во что бы то ни стало на месте, войти в состав посылаемых за мною вслед офицеров. 7) И, наконец, Марков 2-й удостоверяет, что им была организована группа из 18 офицеров под начальством генерала X., которая с конца июня 1918-го года стала концентрироваться в районе Екатеринбурга, но "из-за недостатка денег, препон со стороны большевицких застав группа генерала X. только в июле месяце стала стягиваться к Уралу. Некоторые офицеры достигли Екатеринбурга 7-го (20) июля. Но было уже поздно".^6 Мой большой и искренний друг, ныне покойный л.-гв. 1-го Стрелкового полка полковник Димитрий Димитриевич Лебедев, бывший одним из участников этой, как справедливо замечает Марков 2-й, отчаянной попытки верных людей, рассказывая мне в Киеве осенью 1918-го года о ней, весьма неодобрительно отзывался о роли Маркова 2-го, бросившего на верную смерть горсточку офицеров без средств с весьма неудовлетворительными документами. Лично же Марков 2-й по понятным причинам в этой "отчаянной попытке" участия не принимал... Вот и все, что сделали для своего Царя русские монархисты! Нам надо честно сознаться перед грядущими поколениями, что мы, в сущности, ничего не сделали, в то время как можно и должно было сделать многое! Как на одну из причин того, что ничего сделано не было, Марков указывает на недостаток средств. Н. Е. Марков, продолжающий и теперь считать себя единственным столпом русского монархизма, в свое время называл себя единственным человеком, могущим охранить и вырвать Их Величеств из заточения. Ближайшему другу Императрицы Ю. А. Ден он клялся "исполнить свой долг до конца", уверяя ее в том, что работа организации развивается "планомерно и успешно". Правда, эти слова находятся в явном противоречии с его последующим заявлением о "скудости средств организации" и о "твердокаменном равнодушии" со стороны всех, к кому он обращался за помощью еще в декабре 1917 года. Остается изумляться, что Н. Е. Марков, видя полный неуспех своих попыток, тогда же не сложил с себя обязанностей главы организации, считавшей себя "обязанной спасти Их Величества" и не передал своих полномочий другому лицу. Может быть, этому скорее бы удалось сломить "твердокаменное" равнодушие среди тех, кто, не доверяя Н. Е. Маркову лично, мог и хотел спасти своего Императора и Его Семью! Почему Марков 2-й, видя полной крушение своих начинаний, в том же декабре 1917-го года не сознался в этом Ю. А. Ден? Быть может, тогда все обстояло бы иначе и Юлии Александровне удалось бы найти другого человека, который сумел бы довести святое дело освобождения Царственных Узников до конца, а Государь, основываясь на переданных Ему Ю. А. Ден словах Маркова 2-го, не ожидал бы напрасно помощи от всесильной "Tante Ivette"[8] проживавшей в Петербурге в тщетных поисках денег у "недавних царских блюдолизов". Из приложенных к моим воспоминаниями дословных перепечаток двух статей Маркова 2-го, помещенных в еженедельнике "Высший монархический совет", видно, что еще в 1918-ом году, весной, он был твердо уверен в том, что Соловьев является чистейшим провокатором, "губящим святое дело спасения Царской Семьи". В заключение моего исчерпывающего ответа на недостойные выпады по моему адресу как в показаниях, данных Н. Соколову, так и на страницах своего журнала, я должен удостоверить, что явным вымыслом является утверждение Маркова 2-го о том, что якобы он меня видел после возвращения из Тобольска весной 1918 года, что я уверял его в том, что А. А. Вырубова своими средствами организовала в достаточной мере охрану Царской Семьи и что его помощь не нужна и т.д.[9] Уехав из Петербурга 3-го марта 1918-го года, я вернулся туда 7-го июля т. г., и, несмотря на все усилия, мне Маркова 2-го разыскать не удалось. Он и сам, противореча своим показаниям, данным Н. Соколову, в № 124 еженедельника "Высший монархический совет" пишет, что "скрывался от меня, так как опасался меня как активного сотрудника провокатора Соловьева"... После своего отъезда 3-го марта 1918 года из Петербурга мне пришлось встретиться с Марковым 2-м только в апреле или начале мая 1920 года в Берлине около входа в Полицейпрезидиум на Александерплатц. Он страшно смутился, увидев меня. - Здравствуйте! Здравствуйте!.. Пожалуйста, уходите скорее... Я здесь совершенно конспиративно... Мы можем с вами встретиться в другой раз!.. - услышал я от него, когда я, радостный, бросился к нему, чтобы приветствовать его после скольких лет разлуки, полный надежд, что наконец путем личного свидания с ним и доклада о своей поездке мне удастся выяснить много наболевших вопросов... Но Марков 2-й в Берлине был так же неуловим для меня, как и в свое время в Петербурге!.. Злостным вымыслом является также и утверждение Маркова 2-го (В.М.С. № 124, страница 4), что якобы я за свое пребывание в Тобольске виделся с лицом, привозившим из Москвы Государю деньги и что оно "встретило со стороны Сергея Маркова всяческие придирки и затруднения в сношениях с Заключенными и вынуждено было снабдить корнета солидной суммой денег, чтобы он скорее уехал из Тобольска и не мешал. Получив деньги, С. Марков тотчас отбыл в Тюмень". Как видно из моих записок, никого, кроме о. Васильева, его сына и служителя Кирпичникова я за свое пребывание в Тобольске не видел, уехал из него, согласно воле Государыни, в село Покровское, а не в Тюмень. В моей душе и в моем сердце память о Царственных Узниках и Святых Страдальцах, брошенных нами в далекой Сибири на произвол судьбы, никогда не умрет!! И скорбные Лики Их, виденные мною в последний раз в Тобольске, будут мне на всю жизнь укором, что мы, считавшие, пытающиеся и ныне считать себя Их Верноподданными, не так должны были отнестись к Ним, не такой помощи Они ждали от нас!.. И мы должны признать, что присяги, данной Им на Кресте и Святом Евангелии, мы не сдержали, и за это преступление Русский Народ сторицей расплачивается, десять лет пребывая во власти кровавой большевицкой тирании, а мы, беженцы из родной земли, в голоде, холоде и нищете прозябаем на чужбине!!!.. Фрагменты из книги С.В. Марков «Покинутая Царская семья», Вена, 1928 г. Фотографии: инетфото, http://impersem.kuvat.fi/kuvat/TOBOLSK/ http://impersem.kuvat.fi/kuvat/IPATEVSKI+DOM/ Людмила Хухтиниеми. © Copyright tsaarinikolai.com

---

[1] А. С. Танеев, управляющий Собственной Его Величества Канцелярией

[2] Невероятно! (нем.)

[3] Из молитвы Св. Серафима Саровского

[4] Показания Маркова 2-го судебному следователю Соколову, стр. 95-96. Показания В. П. Соколова ему же, стр. 96-97 из книги "Убийство Царской Семьи" Н. Соколова, в издательстве "Слово", Берлин 1925

[5] См. Журнал "Двуглавый орел" № 10 от 15/28 июня 1921 г. (стр. 5).

[6] Воспоминания Т. Боткиной, стр. 46.

[7] См. "Высший монархический совет". № 121 от 28.4.1924, стр. 5.

[8] Tante Ivette" - условное имя Маркова 2-го, известное Государю

[9] См. "Убийство Царской Семьи" Н. Соколова, стр. 95-96