«СКОРБНЫЙ АНГЕЛ»

 

Сергей ФОМИН

 

…Народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду. […] Смерть одна разлучит меня с тобою.

Руфь, 1, 16-17.

car2 «Гнев Божий продолжает тяготеть над нами и будет тяготеть, пока мы всенародно не раскаемся в совершенном преступлении, ибо Господь не отпускает нераскаянных грехов.

Посмотрите вокруг себя, послушайте разговоры, почитайте газеты и журналы… и вы убедитесь, что и теперь еще, в нашей собственной среде, многие вполне искренние люди продолжают жевать жвачку тысяча девятьсот проклятого года о «слабовольном Царе», «немке Царице» и «самоочевидной» необходимости какого-то «народного волеизъявления»! Где же здесь раскаяние? Где же покаянная готовность смириться перед Промыслом Творца? Вместо раскаяния кивают на «Великий Русский Народ», который-де сам решит свою судьбу.

Без воли Божией ничего не решить!..

Нелицеприятный Судия, видящий наши помыслы, воздает нам по заслугам нашим. Не заслуживаем мы Его милосердия. Но святая душа Государыни Императрицы, предстоящая перед Престолом Всемогущего, умоляет за нас Творца. Да услышит Господь Ее святую молитву, да просветится наш разум, да проснется, наконец, наша совесть, и тогда повторим мы единодушно слова молитвы нашей Царицы, написанные Ею уже из Тобольска, 10 декабря 1917 г.: Господи! Спаси Россию!».

Николай САХНОВСКИЙ[i]

 

Перед прославлением Святых Царственных Мучеников, этой воистину Чистейшей Царственной Седмерицы, сначала в Зарубежье, а потом и у нас, на Руси, все зло, копившееся годами, казалось, выползло наружу, оплотянилось до полной реальной его ощутимости, до боли…

О Детях (Царевиче и Царевнах), кажется, никто никогда не спорил.

О Государе спорили. С обвинениями в Его адрес перед самым прославлением у нас публично выступали не только митрополит Ювеналий (Поярков) и ныне покойный митрополит Николай (Кутепов), что понятно, но и также отошедший в мiр иной митрополит С.-Петербургский Иоанн (Снычев), что понятно уже менее, но не перестает от этого быть правдой[1].

О Государыне же не спорили, да и сейчас не говорят, словно забыли. Но, проходя мимо, нет-нет да и кинут грязью (причем часто те, кто числит себя почитателями Царственных Мучеников).

Лишь однажды удалось услышать более или менее определенное мнение, касающееся непосредственно Царицы-Мученицы. Когда в 1981 г. в Зарубежной Церкви дело дошло до канонизации, то, по словам архиепископа Серафима, возникли немалые трудности: «Одни считали, что прославить нужно всех новых мучеников, но без Царской Семьи. Это, мол, политика. Другие высказывались за прославление только Царских Детей, но не Императора с Императрицей. Наконец, нашлись и такие умники, которые говорили, что надо и всю Царскую Семью прославить, но только не Императрицу. Я думаю, что это было наиболее распространенное мнение у колеблющихся. Между тем я хочу сегодня утверждать, что Царица была именно наиболее достойна, если можно так выразиться, этого прославления со святыми!» По мнению Владыки к тому, чтобы принять мученическую кончину, «Царская Семья была подготовлена... вся. Но, вероятно, больше всех других готовилась Царица Александра. Почему мы можем так утверждать? Потому что нам известны сохранившиеся письма Ее, в которых Она многое писала из заточения Своим близким»[ii].

Как всё это странно и печально… Но ведь, с другой стороны, так было всегда…

Те источники, из которых мы черпаем сведения о Ней, – ведь все они уже отравлены ложью. Недаром личная подруга Государыни Ю. А. Ден назвала свою книгу «Подлинная Царица».

Немало русских эмигрантов после революции оказались в Германии. Расстояния там, как и везде в Европе, коротки. Но зададимся вопросом: кто из многих тысяч съездил в Дармштадт (некоторые даже, пожалуй, там и жили), чтобы специально поинтересоваться тем местом, откуда произошли две Русских Императрицы? Так или иначе, но никто не захотел узнать о детстве Царицы-Мученицы, об обстановке, в которой Она росла, подышать тем воздухом, которым Она дышала… А ведь еще был жив Ее брат…

Воистину, мы ленивы и нелюбопытны. Но, к сожалению, не только…

Постараемся в какой-то мере восполнить этот пробел.

***

Будущая Императрица Всероссийская Александра Феодоровная была шестым[2] ребенком в семье Великого герцога Гессенского Людвига IV (12.9.1837—13.3.1892).

Собственно, когда родилась Аликс (6.6.1872), Великим герцогом Гессенским был Ее двоюродный дед Людвиг III (9.6.1806–13.6.1877). Ее родной дед Карл (23.4.1809—20.3.1877), женатый на Елизавете Прусской (18.6.1815—21.3.1885), был наследным принцем Гессенским. Он так и не стал Великим герцогом, скончавшись тремя месяцами раньше старшего своего брата.

f03Согласно существовавшей в Европе иерархии, Великие герцоги занимали место между королями и герцогами, имея право титуловаться «Королевским Высочеством»[iii]. Великие герцоги Гессенские принадлежали к Брабантскому Дому – древнему фламандскому роду, первым исторически достоверным представителем которого был Гизельберт (IX в.). Старшая фламандская линия рода пресеклась в мужском колене в 1355 году. В 1265 г. принц Генрих Брабантский, благодаря женитьбе, стал ландграфом в Гессене – ленном владении герцога Тюрингского, основав Германскую линию Брабантского Дома. С 1292 г. ландграфы Гессенские – стали имперскими князьями, независимыми от Тюрингии. В 1567 г. эта Германская линия разделилась на Гессен-Кассельскую и Гессен-Дармштадтскую. От последней в 1622 г. отделилась Гессен-Гомбургская ветвь, пресекшаяся в 1866 году. Ландграфы же Гессен-Дармштадтские с 1806 г. стали именоваться Великими герцогами Гессенскими. После революции в Германии 1918 г. они утратили право на престол. А в 1968 г. Великогерцогская линия вообще угасла[iv].

Мать будущей Российской Императрицы – принцесса Алиса (25.4.1843—14.12.1878) была  одним из девяти детей (третьей по старшинству) Английской королевы Виктории I Александрины[3] (24.5.1819—22.1.1901) от ее брака, заключенного в 1840 г. с принцем Альбертом Саксен-Кобург-Готским (26.8.1819—14.12.1861). Брачный союз ее с будущим Великим герцогом Гессенским Людвигом IV был заключен 1 июля 1862 года.

Собственно говоря, никакого торжества не было. За полгода до этого скончался отец невесты. Для Английской королевы это означало конец ее личного счастья. «Мiр померк для меня... Я живу в смерти»[v], – говорила она. Траур еще продолжался…

Брачная церемония проходила на острове Уайт в летней резиденции королевы Виктории. (Ровно 32 года спустя там же, в Осборне, проведут несколько счастливых дней помолвленные Ники и Аликс.) День, вспоминали очевидцы, был холодный и ветренный. Было немноголюдно. Служба во дворце «прерывалась истерическими криками королевы»[vi]. «Свадьба Алисы, – вспоминала впоследствии ее мать, – больше походила на похороны»[vii]. Медового месяца не было. Как только коляска с новобрачными оставила Осборн, небеса словно разверзлись. Над островом разразилась страшная гроза.

С этого времени чуткий слух начинает улавливать множество созвучий, предчувствий, предзнаменований!..

Обрисовывая первое время пребывания принцессы Алисы в Гессене, Мария Баттенбергская отмечала: «Она была иностранкой, приехавшей из далекой Англии, и никак не могла ужиться с дармштадтскими родственниками. Мне было жаль ее»[viii].

Однако была та область жизни, которая, в конце концов, примирила английскую принцессу с гессенцами, заставила их уважать и даже полюбить ее. Еще проживая во дворцах своей Августейшей родительницы, жизнь в которых была похожа, скорее, на пребывание в монастыре, принцесса Алиса посещала больницы, помогала бедным, изучала анатомию. Широкое поле для такого рода деятельности она нашла в новом своем отечестве, чем и завоевала себе уважение.

В 1866 г. Великое герцогство вступило в войну с Пруссией на стороне Австрии. Принц Людвиг, командовавший гессенской кавалерией, выступил в поход. Принцесса Алиса также не сидела, сложа руки. Она организовала Центральное общество подготовки сестер милосердия (прежде это было делом монахинь). Сама посещала курсы, чтобы впоследствии работать в открытых ею военных лазаретах. Заготавливала бинты, разрывая для этого простыни, а когда наличного белья оказалось недостаточно, писала матери, прося прислать постельное белье из Осборна и Виндзора[ix].

Всего семь недель понадобилось Пруссии, чтобы разбить совершенно не готовую к войне гессенскую армию. Прусская армия вошла в Дармштадт, разорив Великое герцогство. Через несколько лет, после окончания франко-прусской войны 1870-1871 гг., завершившейся провозглашением 18 января 1871 г. в Версале f02Вильгельма I Германcким императором, Великое герцогство Гессенское было включено во вновь созданную Империю.

Обеднели жители герцогства, обеднела и семья принца. Ко времени окончания войны от приданного Алисы (30 тысяч фунтов стерлингов) не осталось и следа; также, впрочем, как и от состояния ее супруга. Рассчитали половину прислуги, продали ездовых лошадей. «Приходится жить так скромно, – писала принцесса Алиса, – мы никуда не ходим, мало кого видим – для того, чтобы немного сэкономить…»[x].

Супруг ее принц Людвиг отличался приятной внешностью. Хорошо воспитанный, он был вежливым и покладистым. Очень любил детей. Еще в Англии принцесса Алиса делилась с подругой своей «пылкой любовью» к принцу, говоря, что «он теперь для нее единственный, кого она когда-либо сможет или захочет полюбить…»[xi]. А вот строки из ее письма 1866 г. супругу принцу Людвигу, воевавшему тогда с пруссаками: «Как мне тебя недостает – днем и ночью – не могу передать тебе этого, милый супруг. Как мне хотелось бы поговорить с тобой. Когда я просыпаюсь, то целую твой дорогой портрет и хочу, чтобы он заговорил со мной. Мне так одиноко спать без тебя…»[xii].

Современный английский биограф принцессы Алисы считает, что она «обладала более сложным и твердым характером, чем Великий герцог. В тех случаях, когда Людвиг хранил спокойствие, она проявляла склонность к импульсивному поведению. Она была требовательной, когда муж демонстрировал уступчивость и гибкость, критичной, когда тому хотелось быть снисходительным, нарочитой, когда он оставался сдержанным; так что с годами отношение Великой герцогини к мужу приобрело материнские черты, и в тоне ее писем все чаще стали звучать поучительные нотки. В конце концов, неудовлетворенная потребность подчиняться, обусловила ее тенденцию к доминированию…»[xiii].

«Мои родители, – писал их сын, впоследствии Великий герцог Эрнст-Людвиг, – были глубоко религиозными людьми, хотя и не фанатиками. Начиная от Филиппа Великодушного наша линия Гессенского Дома становилась все более лютеранской, что облегчало понимание англиканской и православной религии. Все мы ходили в церковь приблизительно раз в две недели, мои бабушка и дедушка бывали там каждое воскресенье»[xiv].

Напомним, что к этой древнейшей в мiре протестантской Династии принадлежали также Император Карл Великий, Шотландская королева Мария Стюарт; особым почитанием пользовалась ландграфиня Елизавета Тюрингенская или Венгерская (1207-1231), прославившаяся делами милосердия и ведшая полную лишений скитальческую жизнь, за что католической церковью спустя всего четыре года после кончины была причислена к лику святых. Великий испанский живописец Мурильо изобразил ее на одном из своих полотен, омывающей раны страждущим. Именно в честь нее была названа одна из дочерей принца Людвига и принцессы Алисы – будущая преподобномученица Великая Княгиня Елизавета Феодоровна.

Принцесса Алиса сама ухаживала за детьми. «Жизнь предназначена для трудов, а не для утех»[xv], – было ее девизом. Вставали, как правило, в шесть утра. В семь начинались занятия. В девять – первый завтрак (каша, сосиски, мясные салаты). Длительные прогулки. Второй завтрак (кекс, молоко и фрукты). Снова занятия. В два часа обед. В пять часов чай. Дети сами убирали свои постели, поддерживали порядок в детской и даже учились растапливать камин[4]. Каждую субботу принцесса с детьми ходили в больницу на Мауэрштрассе, разносили по палатам цветы и гостинцы.

Делясь с матерью своими принципами воспитания детей, она писала: «Я стремлюсь внушить им, что не пристало кичиться своим положением, что надо ценить человека лишь по его личным достоинствам… Полностью разделяю твое мнение о различиях между людьми и думаю, насколько важно, чтобы принцы и принцессы знали, что они ничуть не лучше и не выше остальных и что своей добротой и скромностью им следует всем подавать пример. Надеюсь, что именно такими вырастут мои дети»[xvi].

Весной 1872 года принцесса Алиса, у которой к тому времени было уже пятеро детей, готовилась дать жизнь еще одному ребенку. Нелады со здоровьем вынудили ее отправиться в Англию к матери. Там опасно заболел ее брат, принц Альберт (будущий Английский король Эдуард VII). Сестра ухаживала за ним с полным самоотвержением. От принца болезнь отступила. Но под угрозой оказалась жизнь Алисы. Врачи поставили диагноз: интоксикация. Угроза ребенку была нешуточной. Но материнский организм выдержал…

Пути Господни неисповедимы: сын спасенного принцессой Алисой брата – Английский король Георг V («Джорджи») – 45 лет спустя постыдно предаст дочь самоотверженной своей тети, двоюродную сестру Аликс, Ее Супруга, также своего двоюродного брата  и вдобавок «союзника» – Императора Николая II – и Их Детей… Он цинично заявит тогда в приватном письме маркизе Виктории Мильфорд-Хэвен, выражая «соболезнование» в связи с гибелью ее сестры, Русской Царицы: «…Может быть, для Нее Самой, кто знает, и лучше, что случилось, ибо после смерти дорогого Ники Она вряд ли захотела бы жить. А прелестные Девочки, может быть, избежали участь еще более худшую, нежели смерть от рук этих чудовищных зверей»[xvii]. (С этими «зверями», однако, англичане очень скоро стали торговать и даже установили дипломатические, а позднее «союзнические» отношения).

***

Аликс родилась в разгар немецкого лета 25 мая/7 июня 1872 года. Православная Церковь празднует в этот день третье обретение главы честного и славного пророка Предтечи и Крестителя Иоанна.

Близкие ласково называли Ее «Sunny» («Солнышко»). Крестили крошку в день бракосочетания родителей (1 июля), дав длинное имя: Аликс-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса. Среди крестных были будущий Английский король Эдуард VIII с супругой и будущий Император Всероссийский Александр III c cупругой (впоследствии ставшие Ее Свекром и Свекровью).

«Малышка похожа на Эллу, только черты лица у Нее поменьше. Глазки все еще темные, опушенные очень черными ресницами; волосы же скорее каштанового оттенка. Она — чудесная и жизнерадостная маленькая личность, неутомимая хохотушка и с ямочкой на одной щеке — совсем как у Эрни»[xviii], – писала об Аликс принцесса Алиса своей матери 14 августа 1872 года.

Вскоре в дом постучала беда…

Как-то в конце мая 1873 г. принцесса Алиса сидела в спальне за роялем и играла «Похоронный марш» Шопена. Трехлетний ее сын «Фритти» (Фридрих) вбежал в комнату и выпал из окна, шпингалеты которого оказались почему-то не закрытыми, с шестиметровой высоты. Кинулись вниз. Мальчик был жив. Более того, осмотревшие его врачи, не нашли у малыша никаких видимых повреждений. Однако к ночи его не стало. Он скончался от кровоизлияния в мозг. То были последствия неизлечимой болезни гемофилии, передававшейся через женщин и поражавшей мужское потомство.

Вспоминая Царскосельское житье под арестом, Царь-Мученик писал осенью 1917 г. из Тобольска Своей сестре Вел. Кн. Ксении Александровне: «…В марте и f04апреле по праздникам на улицах проходили процессии (демонстрации) с музыкой, игравшею Марсельезу и всегда один и тот же Похоронный марш Шопена. Шествия эти неизменно кончались в нашем парке у могилы “Жертв революции”, кот[орую] вырыли на аллее против круглого балкона. […] Этот несносный Похор[онный] марш преследовал Нас потом долго и невольно все Мы посвистывали и попевали его до полного одурения». Что при этом вспоминала Царица-Мученица?.. Быть может, погибшего в результате той же болезни, что и Ее Сын, брата?

От этого удара принцесса Алиса так и не смогла вполне оправиться. Слава Богу, что она так и не узнала, что носительницами гемофилии станут две ее дочери: Ирена (потерявшая в результате двух из трех сыновей) и Аликс…

Летом 1877 г., после смерти дяди, отец принцессы Аликс получил титул Великого герцога Гессенского и стал именоваться Людвигом IV. Новые обязанности отнимали у родителей немало времени.

Многосторонне одаренная, принцесса Алиса поддерживала общение с философом Давидом Штраусом, композитором И. Брамсом, искуствоведом Дж. Рескиным, поэтом А. Теннисоном. Многим, например, было памятна игра ею с Брамсом в четыре руки только что написанных им знаменитых «Венгерских танцев».

Таланты матери унаследовали и дети. Во время импровизированных музыкальных вечеров Виктория и Элла садились за рояль. Присутствовавшие при этом замечали: «Если бы они не были принцессами, то могли бы зарабатывать этим»[xix]. Впоследствии, как известно, музыкальные способности выявились и у младшей дочери Аликс. Разделяла она, между прочим, и интерес родителей к творчеству Рихарда Вагнера. Были у Принцессы Аликс и способности к живописи. (Мать, как известно, была одаренной рисовальщицей. Дочь – акварелисткой.)

Брат, Великий герцог Гессенский Эрнст-Людвиг, стал в свое время известным меценатом. Он пригласил в Дармштадт семь молодых художников, один из которых был к тому же архитектором. На холме Матильды выросли выставочный зал, коттеджи художников, театр, павильон цветов, ресторан. Особо следует подчеркнуть, что интерьеры новых построек – мебель, ковры, посуда, светильники и др. предметы – всё было исполнено по эскизам художников, и являло собой примеры гармонии и красоты. В выставке, открывшейся в 1901 г. (всего через два года после начала строительных работ), приняли участие и такие известные русские художники, как Бенуа, Сомов, Малявин, Головина и другие[xx]. Конец этому начинанию положила первая мiровая война, а вторая мiровая превратила постройки в руины…

Светская жизнь отразилась на слабом здоровье Великой герцогини Алисы. В 1878 г. в письме она признавалась матери, что настолько ослабела, что ни на что не пригодна. Лето 1878 г. все семейство провело в путешествии по древним замкам и дворцам Европы. Побывали и в Англии. Незадолго до возвращения домой, 8 сентября, на Темзе затонул, столкнувшись с другим судном, пароход «Принцесса Алиса». При этом погибло более 600 человек[xxi]. Многие сочли это дурным предзнаменованием.

Вскоре по возвращении в Дармштадт, 5 ноября, обнаружили, что старшая дочь Виктория заболела дифтеритом. Был установлен карантин, но было поздно: дети заболевали один за другим. В ночь на 16-е скончалась самая младшая 4-летняя Мария («Мэй»). Слегла и обезсиленная мать. Вскоре стало ясно: и у нее дифтерит. Узнав об этом, королева Виктория писала: «У нее не хватит сил, чтобы справиться с недугом». Однако и отправленный матерью ее собственный врач ничего не смог сделать. Перед смертью Великая герцогиня в безпамятстве шептала: «Мэй… милый папа». Она скончалась. И случилось это, действительно, в семнадцатую годовщину смерти ее отца, принца-консорта. Ей было всего 35 лет.

Создавалось впечатление, что весь Дармштадт пришел проститься со своей молодой Великой герцогиней. Среди цветов, которыми была буквально полна усыпальница, выделялся огромный венок от придворного театра, которому покровительствовала покойная. Была там и гирлянда из розмаринов, присланная простой крестьянкой, и скромный букетик фиалок, принесенный двумя девочками-сиротками, которых Алиса удостоила своей дружбы…

Скульптор Йозеф Эдгар Бем сделал несколько проектов надгробия. Великий герцог выбрал то, на котором незабвенная Алиса прижимала к себе бездыханную Мэй. Позднее на добровольные пожертвования горожан был воздвигнут памятник, надпись на котором гласила: «Алисе – незабываемой Великой Герцогине»[xxii].

Детей на похороны не пустили. Но кончина матери и маленькой Мэй наложили неизгладимую печать на шестилетнюю Аликс. Она стала рано задумываться над вопросами жизни и смерти.

«Аликс, – по словам Ее воспитателей, – была веселым, великодушным, добросердечным ребенком – своенравным, впечатлительным и темпераментным, однако после смерти матери Она начала замыкаться и заковывать свои эмоции в панцирь, смеялась реже – чаще искала участия и защиты. Только в привычном окружениии теплоты и понимания расцветала: робкая, серьезная и холодная Принцесса снова веселилась, как в прежние годы…»[xxiii].

А вот что писал о Ней брат Эрнст-Людвиг: «Аликс была красивой уже ребенком, причем таким серьезным человечком. Особым юмором Она не отличалась. Как у всех сестер, у Нее было великодушное сердце, а чувство долга просто безграничным. Если Она за что-либо бралась, то всегда старалась довести до конца. После смерти Мэй Она стала самой младшей и обижалась, что Ей не всегда все говорили. Она была хорошей подружкой для отца и делала все возможное, чтобы скрасить его жизнь. Мы всегда были вместе, и позднее, если не считать Ее собственной Семьи, я оставался для Нее любимейшим, что было у Нее на этой земле. Так как Она легко смущалась и при этом понуривала голову, а смеялась только под настроение, ибо это не вязалось с Ее честностью, – часто думали, что Она несчастлива, скучает или недовольна…»[xxiv].

Первоначальное воспитание (сразу же после кончины матери) проходило под руководством отца, которого маленькая Аликс просто обожала («Для Меня никогда не было большего ангела, такого хорошего, такого любезного, доброго, любимого. Он был всем для Меня…»[xxv]), и старших сестер, а также под присмотром гувернанток по большей части англичанок. (Одна из них, мисс Орчард, впоследствии приехала с молодой Царицей в Россию).

Постепенно, однако, воспитание и образование юной Принцессы перешло в руки бабушки королевы Виктории, которой наставники должны были докладывать ежемесячно. В результате Аликс получила великолепное образование. К пятнадцати годам Она достаточно хорошо изучила историю, географию, арифметику и литературу. Впоследствии, уже будучи в России, Она поражала специалистов блестящим знанием латинских названий растений и птиц. Одинаково свободно говорила Она по-немецки и английски; неплохо знала французский. Хорошо рисовала. Игре на рояле Ее учил директор Дармштадтской оперы. Большие способности выказала Она к рукоделию (особенно хорошо вышивала и вязала). Всему этому, несомненно, способствовали превосходная память Принцессы, Ее трудолюбие и прилежание. Особый интерес Аликс проявляла к философии и богословию. Она слушала и конспектировала лекции университетских профессоров; изучала серьезные философские труды, получив, в конце концов, степень доктора философии Оксфордского университета. Впоследствии в обыденном употреблении Государыни было множество богословских трудов отцов Церкви, само чтение которых требовало самой серьезной подготовки[xxvi].

1884 год для великогерцогского семейства был наполнен хлопотами и переживаниями. Две старшие сестры 12-летней Аликс выходили замуж. На вторую из этих свадеб (Ее любимая сестра Элла выходила замуж за русского Великого Князя Сергея Александровича), состоявшуюся 3 июня 1884 г. в Санкт-Петербурге, Аликс поехала вместе с отцом. Там Она и встретилась с 16-летним Наследником Русского Престола, Ее Ники…

Брак Эллы был к тому времени третьим случаем, когда Гессенский Дом породнился с Российским Императорским Домом Романовых.

10 октября 1773 г. Наследник Российского Престола Цесаревич Павел Петрович (будущий Император Павел I) вступил в брак с Великой Княгиней Наталией Алексеевной (25.6.1755†26.4.1776), урожденной принцессой Вильгельминой-Луизой – дочерью ландграфа Гессен-Дармштадтского Людвига IX (1719—1790).

28 апреля 1841 г. другой Наследник Российского Престола, Великий Князь Александр Николаевич (будущий Император Александр II) женился на Великой Княгине Марии Александровне – младшей дочери Великого герцога Гессенского Людвига II (1777—1848) Максимилиане-Вильгельмине-Софии-Марии.

Это была Та, о Которой преподобный Серафим Саровский предсказал «прежде, чем Она прибыла в Россию, что Она будет “благодатная” и матерью для России и для Православной Церкви». Приехав однажды в Дармштадт вместе со Своим Супругом Императором Александром II и увидав принцессу Аликс, Она, оборотившись к сопровождавшей Ее фрейлине баронессе Анне Пилар фон Пильхау, сказала: «Поцелуйте этой крошке руку. Это ваша будущая Императрица»[xxvii].

Между тем, зародившееся в далеком великолепном Санкт-Петербурге, столице f05Великой Северной Империи, чувство росло, охватывая юные души Ники и Аликс великой всепобеждающей силой любви.

Короткие встречи, долгая разлука, переписка при посредстве Великой Княгини Елизаветы Феодоровны…

Было немало сомнений. Некоторые препятствия казались непреодолимыми.

И самое главное из них – необходимость перемены веры.

8 ноября 1893 г. принцесса Аликс писала из Дармштадта: «Я не могу пойти против Своей совести. Ты, дорогой Ники, так глубоко верующий, поймешь, что для Меня грех переменить религию, и Я всю жизнь буду страдать, зная, что совершила дурной поступок. […] Какое счастье может быть в браке, который начинается без благословения Божьего? А Я считаю грехом изменить вере, в которой была воспитана и которую люблю. […] Это было бы ложью по отношению к Тебе, Твоей религии и Богу. Так Я понимаю, что хорошо и что дурно, а внутренние религиозные убеждения и спокойная совесть перед Богом важнее для него всех земных желаний»[xxviii].

«…И перед этим неумолимым препятствием рушится вся Моя надежда…»[xxix], – записал Цесаревич в Свой дневник, получив 18 ноября это письмо.

Но Его вера, Его любовь к Ней помогли Ему найти те единственно верные слова, которые открыли доступ к Ее душе, убедили Ее. Он писал:

«Аликс, Я понимаю Твои религиозные чувства и благоговею перед ними. Но ведь Мы веруем в Одного Христа, другого Христа нет. Бог, сотворивший мiр, дал нам душу и сердце. И Мое сердце и Твое Он наполнил любовью, чтобы Мы слились душа с душой, чтобы Мы стали едины и пошли одной дорогой в жизни. Без Его воли нет ничего. Пусть не тревожит Тебя совесть о том, что Моя вера станет Твоей верой. Когда Ты узнаешь после, как прекрасна, благодатна и смиренна наша Православная религия, как величественны и великолепны наши храмы и монастыри и как торжественны и величавы наши богослужения, – Ты их полюбишь, Аликс, и ничто не будет нас разделять…»[xxx].

И еще: «Я не могу опровергать приведенные Тобой доводы, милая Аликс, но выдвину другой, тоже верный: Ты едва ли представляешь всю глубину нашей религии. Если бы знающий человек помог Тебе понять ее и Ты могла бы прочитать книги, из которых узнала бы о сходстве и различии между двумя религиями, – может быть, тогда это не так волновало бы Тебя, как теперь!»[xxxi].

И такой знающий человек нашелся. Им стал протопресвитер, духовник Императора и Императрицы Иоанн Леонтьевич Янышев (1826†1910) – богослов, писатель, проповедник и церковный деятель[5]. О нем, как стало известно недавно, в своем предсмертном дневнике весьма скверно отзывался св. праведный о. Иоанн Кронштадтский, моливший Господа даже «убрать» его «и прочих неверных людей!»[xxxii]. Причина, как полагают, заключалась в принадлежности о. Иоанна Янышева к так называемому «прогрессивному течению» в академическом богословии. В своих богословских трудах он действительно вдохновлялся преимущественно современной западной теологической литературой (главным образом протестантской)[xxxiii]. Но в данном конкретном случае именно эти качества сыграли, если и не решающую, то, по крайней мере, весьма значительную роль[6]. Принцесса Аликс доверилась Своему первому духовнику, наставлявшему Ее в Православии, используя свои глубокие познания в области протестантизма.

Не могла не испытывать Принцесса (хотя письменных свидетельство этого и не сохранилось) также и страха стать причиной рождения больного потомства, тем более Наследника Престола. Напомним, что загадочная болезнь эта, гемофилия, поразила Английскую королевскую семью, придя туда через мать королевы Виктории (поэтому и называли ее там «проклятием Кобургов»)[xxxiv]. От последствий ее скончался, между прочим, дядя Принцессы Аликс (родной брат ее матери) принц Леопольд.

Не были склонны к этому браку и Родители Ники: главным образом, Мать (прежде всего, из-за врожденной антипатии к немцам урожденной датчанки[7], которую Она так и не сумела преодолеть, даже будучи Императрицей Всероссийской). «Неприязнь Императрицы к молодой Принцессе, – вспоминал генерал А. А. Мосолов, – сейчас же отразилась на отношении к Ней всего русского Двора. С Ее Высочеством обращались с нескрываемым пренебрежением и даже с насмешкою и иронией»[xxxv].

Немалым препятствием была и бабушка Аликс – Английская королева Виктория, которая приобрела еще больший вес после того как 13 марта 1892 г. скончался Великий герцог Гессенский Людвиг IV.

Она подыскивала самые различные партии для своей любимицы, прежде всего, желая видеть Ее на Английском престоле.

«Вы  понимаете, как трудны браки в Царствующих Домах, – делилась впоследствии Своими мыслями Императрица Александра Феодоровна с министром иностранных дел С. Д. Сазоновым. – Я знаю это по Собственному опыту, хотя Я и не была никогда в положении Моих Дочерей и, как дочь Великого герцога Гессенского, мало подвергалась риску политического брака. Тем не менее и Мне грозила опасность выйти замуж без любви или даже просто без привязанности и Я живо помню, что Я пережила, когда в Дармштадт приехал, – тут Императрица назвала члена одного из Германских Владетельных Домов, – и от Меня не скрыли, что он имел намерение на Мне жениться. Я его совершенно не знала и никогда не забуду, что Я выстрадала при первой с ним встрече. Бабушка Моя, Королева Виктория, сжалилась надо Мной и Меня решили оставить в покое. Господь иначе устроил Мою судьбу и послал Мне семейное счастье, о котором Я и не мечтала»[xxxvi].

«Незадолго до своей скоропостижной кончины Ей предлагал руку кузен Эдди – принц Альберт-Виктор, который должен был получить после отца титул наследника Английской короны. О принце Эдди говорили разное, но чаще всего то, что он, к сожалению, не слишком подходит к роли наследника Английского престола – он не умел себя вести в обществе и не блистал эрудицией. Под орлиным носом топорщились лихо закрученные усы; большие оленьи глаза казались слегка осоловелыми. Поредевшие каштановые волосы всегда были расчесаны в аккуратный пробор, а удивительно длинная “лебединая” шея надежно упаковывалась в футляр из высокого туго накрахмаленного воротничка. Эдди слыл частым посетителем публичных домов, не брезгуя ухаживать и за молодыми смазливыми юнцами. По Лондону ходили темные слухи, что именно Эдди и является жутким серийным убийцей Джеком-Потрошителем, однако точно доказать эти подозрения Скотланд-Ярд не смог или не захотел»[xxxvii].

О России же королева Виктория и слышать не хотела. И не случайно: за этим стояли долгие годы непрекращающейся вражды и едва прикрываемой внешним приличием ненависти[xxxviii]. Но было, вероятно, и нечто иное…

Вот отрывки из некоторых писем Бабушки Принцессы Аликс старшей своей внучке принцессе Виктории:

(1882): «Не хотела бы я, чтобы кто-то из вас жил в России. Дорогая ваша мама даже слышать об этом не желала»[xxxix].

«Здоровье Эллы не выдержит климата, который уже свел в могилу бедную тетю[8] и подорвал здоровье почти всех немецких принцесс, которые туда отправились, не говоря уже об ужасном состоянии России и скверном общественном положении»[xl].

«Русские такие безсовестные, у них не в цене принципы, начиная от Великих Князей. Политика или не политика – русские абсолютные антагонисты Англии и наши исконные враги!»[xli].

(1887): «…Я сердцем и душой за то, чтобы приберечь милую Алики для Эдди или Джорджа. Ты должна помешать русским или кому-то еще утащить Ее у нас из-под носа»[xlii].

(Лето 1890): «Я уже сказала, что сожалею о том, что Алики снова уехала в Россию, в связи с чем появились разные домыслы. […] …Тут замешан вопрос о религии. Я тоже знаю, что Минни[9] не желает этого брака. Одним словом из этого ничего не выйдет. Но многие Великие Князья и Принцы выступают за помолвку. Я слышала, что Элла хочет, чтобы и ее сестра вышла замуж за русского, что будет крайне болезненно воспринято дядей Берти и тетей Аликс, а также мною. Но, возможно, все обстоит иначе, а если ты постараешься убедить Эллу, что Алики не позволят выйти замуж в России, тогда вопрос будет окончательно решен»[xliii].

(1890): «Надеюсь, я была права, сказав дядюшке Берти о том, что не может быть и речи о Ее замужестве в России и что ты привезла Ее назад целой и свободной? Дядюшка Берти говорит, что ему известно о том, что Элла готова на все, лишь бы выдать Ее за Великого Князя»[xliv].

(1890): «Папа должен топнуть ногой и заявить, что Алики не следует больше ездить в Россию. Не только он, но также ты и Эрни должны настоять на этом. Обстановка в России настолько плоха, настолько неустойчива, что в любой момент там может произойти нечто ужасное. Возможно, Элле опасаться нечего, но быть Женой Наследника Престола – роль трудная и опасная. Обо всем этом я написала папе, который должен проявить силу и твердость, но, боюсь, он не сумеет этого сделать. Такой брак произвел бы в Англии и в Германии (где Россию не любят) самое неблагоприятное впечатление и привел бы к расколу между нашими семьями»[xlv].

Но, тем не менее, любовь все-таки победила! Как впоследствии (и по другому поводу) Она писала: «…любовь, которая ломает стены». 8 апреля 1894 г. в Кобурге состоялась помолвка Ники и Аликс.

«Вчера в Кобурге, – писала “Darmstadter Zitung”, – были завязаны нежные узы, которыми наш Княжеский Дом вновь соединится с Российским Императорским Домом… Так что недалеко то время, когда наша дорогая Принцесса будет призвана, подобно Ее двоюродной Бабушке Мари, вместе со Своим Императором Супругом украсить Трон могущественной Российской Державы. Ее увозят от нас, чтобы в чужой стране Она нашла блестящее поприще для деятельности, но Она не забудет Своей немецкой отчизны, преданной земли Гессен…»[xlvi].

Не сдавалась лишь «Европейская бабушка» – королева Виктория.

Внучке принцессе Виктории Баттенбергской (лето 1894): «…Чем больше думаю о свадьбе милашки Алики, тем я несчастнее! Это никак не связано лично с Ним – мне Он очень нравится, – но с Его страной, ее политикой и нашими разногласиями, и с ужасно ненадежным положением, в котором окажется милое дитя. Чем дольше думаю о том, что Она изучает русский язык и скоро будет получать наставления русского священника, тем сильнее противится вся моя природа, вопреки всем моим попыткам успокоиться и радоваться вместе с Ней. Я попытаюсь смириться и увидеть в этом что-нибудь положительное»[xlvii].

«Она сирота, – подчеркивала королева Виктория в том же письме, – а я Ее единственная бабушка и полагаю, что у меня есть право голоса. Она для меня словно родное дитя, как и все вы, мои дорогие дети… Мне кажется, будто я Ее уже потеряла»[xlviii].

О том же она напоминала Жениху: «У Нее нет родителей, и я считаю, что только я несу за Нее ответственность. После смерти Ее горячо любимой матушки все Ее сестры видели во мне вторую мать, но был еще жив их дорогой отец. Теперь бедная милая Алики – сирота, и у Нее нет никого, кроме меня»[xlix].

«Кончина Ее дорого отца, – предупреждала Его же королева в другом своем письме, -- безпокойство за брата и споры о Ее будущем очень сильно подорвали Ее нервную систему. Надеюсь, Ты это поймешь и не будешь спешить со свадьбой, ведь ради Твоего и Своего блага Она сначала должна выздороветь и окрепнуть»[l].

Однако день отъезда в Россию наступил неожиданно. В начале октября 1894 г. в Дармштадт пришла телеграмма от умиравшего Императора Александра III: «Очень тронут Твоей сердечной депешей. […] Жду Тебя с нетерпением. Сердечно обнимаю. […] Папа»[li].

Некоторые настроения, возникшие в связи с отъездом Принцессы Аликс из родового гнезда, получили отражение в статье в одной из дармштадтских газет того времени:

«Немецкий народ с чувством искреннего огорчения и сожаления следит за отъездом великодушной и всеми любимой принцессы Аликс. Не могу побороть в себе предчувствие, что Принцессу, которая так горько плакала, покидая Дармштадт, на чужбине ожидают слезы и разочарование. Не нужно быть пророком, чтобы представить, что творится в душе Августейшей Невесты в эти судьбоносные недели. Ведь, согласно человеческим законам, жена должна следовать за своим избранником навстречу неизвестности.

Однако немцы не вправе радоваться или восторгаться этим браком. Они не вправе забыть слова поэта: “Принцы лишь рабы своего положения; они не должны следовать велению своего сердца”.

Если мы посмотрим на Царя, борющегося со смертью, на “частную жизнь” Жениха, на перемену Принцессой религии, которой Она была верна до настоящего дня, то должны признать, что лишь героическая натура способна преодолеть все эти испытания… Наши сердца преисполнятся радостью, если мы узнаем, что Принцесса обрела подлинное и прочное счастье. Пока же мы можем лишь пожелать Ей благополучия и надеяться на самое лучшее, несмотря на неопреоделенное и шаткое будущее»[lii].

Эти добрые чувства дармштадтцев по отношению к своей Принцессе не были «заказными». Русский монархист полковник В. Ф. Винберг летом 1919 г. проездом оказался в Дармштадте. Остановился он в местной гостинице.

«Я заметил, – писал он, – что прислуживавший мне молодой кельнер, после того, как я записал свое имя и свою национальность, приобрел какой то странный, неприязненный вид, относившийся, насколько я мог понять, к моей национальности. Заинтересованный этим обстоятельством и желая выяснить, в чем тут дело, я с ним заговорил, и почти с первых же слов моих он, с вызывающим видом, мне выпалил следующую фразу, к которой, как видно было, уже давно подготовился:

– Слава Богу, вам, Русским, не удалось домучить нашу дорогую Принцессу Алису. Мы здесь имеем сведения, что Ей удалось быть спасенной…

Самая высшая любезность не могла бы мне доставить такого удовольствия и так меня растрогать, как эта выходка.

Я успокоил милого мальчика, объяснив, что не менее, чем он предан своей Принцессе Алисе, я предан моей Государыне; что радуюсь, как и он, возможности надеяться на Ее спасение, и что, если Бог мне даст жизни, придет время, когда я безпощадно рассчитаюсь за каждый миг страданий, претерпленных Ее Величеством.

Совершенно успокоенный, молодой дармштадтский рыцарь стал очень любезен и рассказал об общих чувствах его народа к нашей Государыне: “мы Ее так сильно, так сердечно всегда любили”.

[…] Я задумался над этим случаем. Почему такая разница в оценке одного и того же человека? Может быть, потому, что в маленьком Дармштадте ближе и интимнее знали свою Принцессу, чем Русский народ – свою Царицу? Или потому, что разные народы, разная чуткость души, разная культура, разное воспитание?»[liii].

…В начале октября 1894 г. королева Виктория продолжала еще на что-то надеяться. За считанные часы до отъезда в Россию старшая сестра Принцессы Аликс Виктория получила от бабушки письмо: «Человек полагает, а Бог располагает! – Никогда это не было вернее, чем сейчас. Потому что я чувствую, что Вы все теперь идете другим путем, чем я надеялась. […] Все мои тревоги о Ее будущем замужестве сейчас больше, чем прежде, когда я думаю, что Она столь юной всходит на такой ненадежный Трон, и Ее жизнь и жизнь Ее Мужа будут под постоянной угрозой. Я вынуждена настоятельно просить не принимать никаких окончательных решений, не посоветовавшись со мной. У Нее нет родителей, и я их заменяю!»[liv].

Создается впечатление, что бабушка знала больше, чем могла сказать даже самым близким ей родным и любимым людям…

Относительно будущего Цесаревич Николай Александрович не обманывался и Сам. Он прекрасно помнил Своего Деда, «павшего на бреши»; вполне отдавая отчет, что Русский Императорский Трон, который Ему рано или поздно предстояло занять, – самое опасное место в мiре. (По свидетельству историка Вел. Кн. Николая Михайловича, лишь его отец достиг 77-летнего возраста, а из остальных представителей Дома Романовых не более 10 процентов дожили и до 60-ти…[lv]) Не вводил в заблуждение Он и Свою Суженую, Которой, по словам Ее маленькой кузины принцессы Алисы Атлонской, совершенно откровенно признался: «Действительно, Я боюсь стать Царем, потому что никогда не услышу правды»[lvi].

«Какие глупцы! – писала Великая Княгиня Елизавета Феодоровна своей бабушке королеве Виктории. – Как будто подняться на Трон заслуживает зависти! Только любовь чистая и сильная может дать мужество принять это серьезное решение»[lvii].

И все-таки Они не предполагали, что всё это наступит так скоро…

«Получил чудную телеграмму от милой дорогой Аликс, – читаем в дневнике Цесаревича 8 октября 1894 г., – уже из России – о том, что Она желала бы мvропомазаться по приезде, что Меня тронуло и поразило до того, что Я ничего долго сообразить не мог!».

На следующий день, встретившись после завтрака с о. Иоанном Кронштадтским, которого Он накануне встречал, Наследник Цесаревич Николай Александрович сказал ему, что «Невеста Его после борьбы переходит в Православие с убеждением»[lviii].

Как писали очевидцы, впоследствии мvропомазание откладывалось «только потому, что Государь [Император Александр III] хочет при этом присутствовать, а Он для этого слишком слаб»[lix].

Наконец, 10 октября Принцесса Аликс вместе с Наследником Николаем Александровичем приехали в Ливадию. Было около пяти вечера. Они сразу же прошли к Отцу, Который перед этим велел Себя поднять и одеть в мундир, который оказался слишком велик изможденному тяжкой болезнью еще недавно могучего сложения Царю. Присутствовавшая при этом Великая Княгиня Ольга Александровна вспоминала: «Я сразу же полюбила Ее. А какой радостью был Ее приезд для моего Отца. Я помню, что Он долго не отпускал Алики из Своей комнаты»[lx]. Всю последующую свою жизнь сестра Ники оказалась верной этому первому чувству, передав его впоследствии своим детям.

В тот же день состоялась первая встреча будущей Императрицы Александры Феодоровны с Кронштадтским Пастырем. Уже в сумерках приехала Она на краткий молебен, который служил о. Янышев в сослужении о. Иоанна. «После Императрицы и Наследника, – вспоминал очевидец, – Принцесса подошла ко Кресту. Она была в темно-коричневом платье и круглой шляпе. Она высокого роста, стройна и гибка… Лицо приятное, красивое и серьезное»[lxi]. Впоследствии о. Иоанн говорил, что «Великая Княгиня Александра Феодоровна Господом предназначена молодому Государю и России»[lxii].

20 октября случилось неизбежное.

Из дневника Цесаревича: «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к Себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. […] Это была смерть святого!».

На следующий день после кончины Государя, 21 октября, в десять часов по местному времени Принцесса Аликс была мvропомазана в небольшой ливадийской дворцовой церкви, став Благоверной Великой Княгиней Александрой Феодоровной[10].

(Церковь, в которой Она приняла Православие, была освящена в честь Воздвижения Честнаго Креста Господня. Глубоко символично, что именно в этом храме Царица-Мученица приняла на плечи Свои Крест Христов. Все последующие годы Царская Семья неизменно отмечала этот день, причащаясь Святых Таин. В последний раз это произошло 23 года спустя в Тобольске в Благовещенском храме. Они были уже в узах… Когда Царственные Мученики вышли из церкви, по благословению ее настоятеля, раздался колокольный звон, продолжавшийся до самого Их возвращения в дом…).

Обращение в Православие Аликс, по словам Ее сестры, было «прекрасным и трогательным. Она прочитала всё превосходно и была очень спокойной»[lxiii].

Королева Виктория узнала об этом из сообщений телеграфных агентств. «Я была вначале шокирована, -- писала она своей старшей внучке Виктории, -- когда узнала об этом по телеграфу, еще и потому, что вопреки реальности все еще на что-то надеялась, но не могу отрицать, что это должно быть так и не иначе. […] Однако я разочарована, что не смогу больше смотреть на Нее, как на милую невинную Алики, -- зато Я УВЕРЕНА, ЧТО ИЗ НЕЕ ВЫЙДЕТ МОГУЩЕСТВЕННАЯ ИМПЕРАТРИЦА»[lxiv]. Нельзя отрицать, что это писал человек, много лучше других понимавший толк во власти. (Легендарная Английская королева правила 64 года, вступив на престол, будучи 18-летней, в 1837 г. – в год гибели А. С. Пушкина).

«Эта свадьба, -- сообщала королеве Виктории ее внучка Элла, -- будет семейной, как и свадьба Мамы. Это не только Их желание, но желание всей Семьи и всей России. Они смотрят на это как на Свой долг и обязанность начать эту новую и трудную совместную жизнь, благословленную священным Таинством брака. Это будет скоро… Это последние дни, когда могут венчать, так как начинается Рождественский пост и потом можно только уже в новом году»[lxv].

Новобрачные в трауре въехали в столицу вслед за гробом покойного Государя. Поганые языки уже тогда стали трепать Ее имя: «Она пришла к нам за гробом»; «Гроб привезла»[lxvi].

Венчались в день рождения Вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны 14/26 ноября, в понедельник. На один день в России был снят траур. «Свадьба стала лучом света посреди глубокого траура»[lxvii], -- писал герцог Йоркский Георг королеве Виктории.

Читаешь об этом и никак не можешь избавиться от мысли, что всё это как будто отзвук знаменитого Bal noir («Черного бала») в январе 1889 года, когда Императрица Мария Феодоровна, получив известие о до сих пор так до конца и не разгаданной трагической кончине наследника Австро-Венгерского престола кронпринца Рудольфа, решила не отменять по случаю полагавшегося траура открытие зимнего танцевального сезона. Присутствовавший на этом, наверное, единственном в своем роде балу брат Государыни вспоминал: «Все дамы явились во всем черном, в бриллиантах и жемчугах, в белом зале с красными гардинами и стульями пестрели только мундиры. Зрелище было странное…»[lxviii].

14 ноября 1894 года. Санкт-Петербург. «Утро было пасмурное, -- отметил в своем докладе королеве Виктории лорд-гофмейстер Каррингтон, -- совсем как ноябрьское утро в Англии…»[lxix]. Такое же холодное и ветреное, прибавим мы, как то утро на острове Уайт, когда, под плач королевы, венчались родители Царицы.

Вот как описал само венчание в своем дневнике Великий Князь Константин Константинович: «Шествие в церковь открыла [Вдовствующая] Императрица с Датским королем; за Ними шел Государь с Невестой. […] В церкви бедная Императрица почти все время плакала. […] Странно и непривычно было слышать, когда о. Янышев читал: “Венчается раб Божий Благочестивейший, Самодержавнейший Великий Государь Император Николай Александрович…”. […] И вот в первый раз после Государя называли Супругу Его, Благочестивейшую Государыню Императрицу Александру Феодоровну. Из церкви Они шли уже впереди, а Вдовствующая Императрица с отцом за Ними»[lxx].

«Для Меня это был настоящий кошмар и такое страдание, -- писала Вдовствующая Императрица Своему сыну Вел. Кн. Георгию Александровичу по поводу свадьбы Первенца. – Эта церемония с помпой при такой массе народа! Когда думаешь, что это должно проходить публично, сердце обливается кровью и совершенно разбито. Это более чем грех. Я все не понимаю, как Я смогла это перенести»[lxxi].

«…Это было очень странное бракосочетание, -- вспоминала Вел. Княгиня Ольга Александровна. --  Никакого приема не устраивали. Не было и медового месяца. Молодые не имели даже собственного дома. Они поселились в шести небольших комнатах Аничкова дворца»[lxxii]. О том, какая там была жизнь, эта любимая Сестра Государя далее свидетельствовала:

Вдовствующая Императрица «предпочитала, чтобы юные Супруги жили под одной с Ней крышей […], не имея права вмешиваться в хозяйственные дела. […] У молодого Императора и Его Супруги не было даже Своей столовой. Завтракали Они вместе со всеми в просторном помещении за столом, во главе которого восседала Вдовствующая Императрица.

[…]…Мама любила сплетни. Дамы Ее Двора с самого начала приняли Алики в штыки. […] Императрица-Мать […] настаивала на том, чтобы Самой подбирать фрейлин и статс-дам для Своей Невестки. […] Она никогда не учитывала вкусы Самой Алики. Зачастую Мама заказывала Ей платья, но Алики их не носила.

[…] Из всех нас, Романовых, Алики наиболее часто становилась объектом сплетен и даже клеветы. Она так и вошла в историю оклеветанной. Я уже не в состоянии читать всю ложь и все гнусные измышления, которые написаны про Нее. – Даже в нашей Семье никто не попытался понять Ее. […] Что бы Алики не делала, все, по мнению Двора и Мамы, было не так. […] Даже в самый первый год Ее пребывания в Аничковом дворце – я это хорошо помню – стоило Алики улыбнуться, как злюки заявляли, будто Она насмешничает. Если у Нее был серьезный вид, говорили, что Она сердита.

[…] Она была удивительно заботлива к Ники, особенно в те дни, когда на Него обрушилось такое бремя. Несомненно Ее мужество спасло Его. […] Без всякого сомнения, Алики оставалась единственным солнечным лучом во все сгущавшемся мраке Его жизни. […] …Появлялся Ники – усталый, иногда раздраженный – после безчисленных приемов и аудиенций. Алики никогда не произносила ни одного лишнего слова и никогда не допускала ни одной оплошности. Мне нравилось наблюдать Ее спокойные движения»[lxxiii].

И еще: «Разве могла Алики быть счастливою? Но я никогда не слышала от Нее и слова жалобы. […] …Откровенных скандалов в Аничковом дворце не случалось. Но именно в тот период были посеяны семена взаимной неприязни»[lxxiv].

Такая «странная жизнь» продолжалась вплоть до весны 1895 г., когда Царь с Царицей переехали в Александровский дворец Царского Села, ставший с тех пор любимым Их местом пребывания.

Переезд избавил Их, разумеется, лишь от части проблем. Однако вскоре возникшую размолвку стали замечать и другие…

«Мне больно было заметить, -- занес в дневник Вел. Кн. Константин Константинович, -- что между [Вдовствующей] Императрицей и Ее Невесткой рождаются глухие неудовольствия»[lxxv].

Брат Государыни Великий герцог Эрнст-Людвиг в своих воспоминаниях был более обстоятелен: «С самого начала многие родственники, особенно Михень[11], были настроены против Нее. Они называли Еe “cette raede anglaise[12]. И другие, друзья Александра III и Императрицы Марии, держались до последнего и желали взять верх над Аликс. […] Императрица Мария была типичной свекровью и Императрицей. Должен сказать, что Аликс, с Ее серьезным и твердым поведением, была нелегкой невесткой для такой честолюбивой свекрови. По семейному закону, изданному Императором Павлом, Императрица Мария, как коронованная раньше, имела преимущество перед более молодой. У Императрицы Александры (Жены Николая I) с Императрицей Марией (Женой Александра II) недоразумений не возникало. Замечено было, что, если предстоял выход Императорской Четы, Она либо не появлялась вовсе, либо к Их приходу уже находилась там. Императрица же Мария (Вдова Александра III) приходила одновременно, а большей частью заставляла Себя ждать. Николаю II приходилось всегда выходить с обеими Императрицами, с Матерью справа, с Аликс слева, а в дверях из-за недостатка места Аликс всегда вынуждена была отступать назад. Ники, со Своим тонким чувством такта, все время пытался найти какой-то modus vivendi[13], но всякий раз не мог преодолеть железную волю Своей Матери»[lxxvi].

Природа этих неудовольствий со стороны Вдовствующей Императрицы в полной мере выявилась в дни Коронации. Торжественный въезд в Первопрестольную состоялся 9 мая 1896 года. Во время него, по словам Великого Князя Константина Константиновича, «Императрица Мария Феодоровна в Своей золотой карете все время плакала: Ей слишком тяжело вспоминать, как 13 лет назад Она эти же торжества переживала со Своим возлюбленным Мужем»[lxxvii]. Даже в самый день Коронации в Большом Успенском Соборе Московского Кремля, по словам того же Августейшего свидетеля, Императрица Мария Феодоровна была «точно жертва, разубранная перед закланием. Ее лицо выражало страдание»[lxxviii].

Со времени кончины супруга прошло почти два (!) года, но личные чувства снова взяли верх над чувствами Матери и долгом Императрицы. (Вспомним, для сравнения, Ее поведение в Царской Ставке в первые дни марта 1917 г. после отречения Государя: «…Государыня Мария Феодоровна поразительно твердо Себя держала. У Ее Величества в эти дни великой муки находились добрые слова, приветливая улыбка ко всем, с кем Императрица встречалась в это время. […] Это твердое поведение заметила вся Ставка и не раз приходилось слышать: “Какая сила воли у людей, какое сознание Своего Царского достоинства”…»[lxxix]. Получается, что смерть Великой Империи Она, по крайней мере внешне, перенесла гораздо легче?...).

Всё что «произошло в Успенском соборе, -- писал Государь в дневнике, -- хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь!!!» Те же чувства испытывали и другие. Вел. Кн. Константин Константинович записал «вечером после Коронации»: «Как будто снился мне волшебный сон, и я теперь проснулся, не верится, что все виденное, слышанное и перечувствованное было наяву»[lxxx].

Случились, однако, во время Коронации некоторые события, оставшиеся незамеченными многими ее участниками. «Я сам присутствовал при этом инциденте, -- вспоминал известный государственный деятель России А. П. Извольский. – Как камергер Императорского Двора я был назначен вместе с другими шестью камергерами поддерживать Императорскую мантию, которую Император надевал во время ритуала вручения Ему Скипетра и Державы перед возложением на голову Императорской Короны. В самый торжественный момент церемонии, когда Император подходил к алтарю, чтобы совершить обряд помазания, бриллиантовая цепь, поддерживающая орден Андрея Первозванного, оторвалась от мантии и упала к Его ногам. Один из камергеров, поддерживающих мантию, поднял ее и передал министру Двора, графу Воронцову, который положил ее в карман. Все это произошло так быстро, что не было замечено никем, кроме тех, кто находился близко к Императору. Как я уже говорил, я был в их числе и в настоящий момент являюсь единственным очевидцем этого инцидента, оставшимся в живых. После церемонии всем, кто видел это, было приказано не говорить об инциденте, и до сих пор он не был никому известен»[lxxxi]. Сведения об этом содержатся также в дневниках Вел. Кн. Константина Константиновича[lxxxii] и А. С. Суворина. Последний писал: Вел. Кн. «Владимир Александрович оправлял так усердно порфиру на Царе, что оборвал часть цепи Андрея Первозванного, которая надета была на Государе»[lxxxiii]. И далее: «Во время Коронации у Набокова, который нес корону, сделался понос…»[lxxxiv]. (В последнем случае, речь идет о статс-секретаре, сенаторе, члене Государственного совета Д. Н. Набокове – отце масона, видного деятеля Временного правительства, переводчика похищенной большевиками переписки Царственных Мучеников…).

18 мая случилась трагедия на Ходынском поле. «До сих пор все шло, слава Богу, как по маслу, -- записал Царь в дневнике, -- а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки и тут произошла страшная давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!!» Убиенных, по приказанию Государя, поминали на заупокойных ектениях, как «верноподданных Царевых, нечаянно живот свой положивших»[lxxxv]; каждой пострадавшей семье Царь из личных средств отпустил по тысячи рублей. Раненые в больницах, которых посетили молодые Царь и Царица, искренне просили простить их за то, что испортили праздник. Бес, мол, попутал.

«Катастрофа, -- считала Вел. Княгиня Ольга Александровна, -- привела москвичей в уныние. Она имела много последствий. Враги Царской власти использовали ее в качестве пропаганды. […] Многие разногласия, существовавшие среди Членов Императорской Фамилии, стали достоянием гласности. […] …Возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сергея, генерал-губернатора Москвы. […] Своими попытками свалить вину на одного лишь человека, да еще своего же сородича, мои кузены, по существу, поставили под удар все семейство, причем именно тогда, когда необходимо было единство. Более того, узнав, что Ники отказался отправить в отставку дядю Сергея, они набросились на Царя»[lxxxvi]. За содействием обратились к Вдовствующей Императрице. «Она, бедная, -- писал Вел. Кн. Константин Константинович, -- ужасно расстроена всякими историями. Все дяди приходят к Ней плакать со вчерашнего вечера»[lxxxvii].

Государь мог с полным основанием написать 29 июля 1896 г. своему кузену Джорджи в Англию: «Нынешний год – какой-то каторжный год, в котором Аликс и Я являемся вроде мучеников…»[lxxxviii].

Из сказанного выше совершенно очевидно, что, не чувствуя некоторой Высочайшей поддержки, вряд ли бы всероссийская сплетня или, как писал еще Ф. М. Достоевский «русская веселенькая болтовня», получила столь широкое распространение. С усердием, достойным лучшего применения, те, у кого Господь отнял разум, сосредоточенно пилили сук, на котором сидели сами.

Из этой «высокой» среды[14] выползло гнусное прозвище Молодой Царицы: «гессенская муха». Автор современной книги о Царице-Мученице не нашел ничего лучшего, как заметить по этому поводу: «Прав был Николай Васильевич Гоголь: “Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света…”»[lxxxix].

Что можно ответить этому современному хаму? Воистину: ради красного словца не пожалеем ни мать, ни отца…

За что же осуждали Государыню? – За всё. – И в таком ответе не будет преувеличения.

Одна из ближайших подруг Императрицы писала: «Ее практичность, деловая сметка были не по нраву Свите. Над этими качествами злопыхатели смеялись и осуждали Государыню за то, что Она удостаивала Своей дружбой лиц, которые, по их мнению, не достойны внимания Императрицы Всероссийской. […] Ее Величество обвиняли в излишнем демократизме. Но Государыня была непреклонна и никому не позволяла диктовать Ей вкусы. Иногда меня удивляло, почему Она предпочитает друзей попроще, а не из более привилегированных кругов. […] Великосветская чернь никогда не пыталась понять подлинную натуру Ее Величества. Ослепленные гордыней, аристократы ополчились на Нее, не зная никакого снисхождения. […]

Благотворительной Ее работе приписаны эгоистические мотивы, глубокая религиозность Государыни стала предметом насмешек, сама Ее национальность, от которой Она с такой готовностью отрешилась, подвергалась незаслуженному осуждению. Она знала и читала все, что говорили и писали о Ней, однако как ни пытались авторы анонимных писем очернить Ее, а журналисты облить грязью, ничего не прилипало к чистой душе Императрицы.

Я видела, как Она бледнеет, как глаза Ее наполняются слезами, когда что-то особенно подлое привлекало Ее внимание. Однако Ее Величество умела видеть сияние звезд над грязью улицы»[xc].

Один за другим у Царственных Супругов рождались Дети. Первое время f06рождались девочки: 3 ноября 1895 г. – Ольга, 29 мая 1897 г. – Татьяна, 14 июня 1899 г. – Мария, 5 июня 1901 г. – Анастасия. По этому поводу в обществе неизменно язвили. Когда, наконец, 30 июля 1904 г. родился долгожданный Наследник и вскоре, к ужасу Родителей, у Него обнаружилась та самая болезнь, которой больше всего когда-то опасалась Государыня, Они всеми мерами старались скрыть ее не столько от народа, сколько от самых ближайших родственников и так называемого «высшего общества», справедливо опасаясь очередной волны безчувственного злословия. Представление о том, что могли говорить, можно составить по вот такому (рядовому), относящемуся к 1901 г., ядовитому замечанию известной великосветской сплетницы А. В. Богданович (супруги члена Совета министра внутренних дел): «В народе водворилось понятие, что молодая Царица приносит несчастье, и, к ужасу, можно сказать, что это понятие оправдывается»[xci].

Наследник Всероссийского Престола невыносимо страдал. – Общество шепталось: «Обезножел». Страдания у Мальчика однажды были столь невыносимы, что Он, внутренне смирившись с неизбежным, попросил Родителей: «Когда Я умру, поставьте Мне в парке маленький каменный памятник»[xcii]. – С той стороны опять ни капли сочувствия – одни пересуды.

Но Мальчик, не забудем, родился по молитвам у мощей, прославленного по Царской воле преподобного Серафима Саровского. Его болезнь – это болезнь самой России, которой, за ее неверность, пришлось кровью умыться – и не раз. Слишком всё это хорошо нам известно…

Когда во время крещения Младенца помазывали св. мvром, «Он поднял Свою ручку и простер Свои пальчики, как бы благословляя присутствующих»[xciii]. «Отче, отпусти им: не ведят бо что творят».

Домашние пересуды постепенно вышли за пределы России. Посол Французской республики при Российском Императорском Дворе М. Палеолог в своем собрании всяческих сплетен и слухов, названных им почему-то «дневником», следующим образом описывает Императрицу на одном из торжественных обедов: «…Вскоре Ее улыбка становится судорожной, Ее щеки покрываются пятнами. Каждую минуту Она кусает Себе губы. И Ее лихорадочное дыхание заставляет переливаться огнями бриллиантовую сетку, покрывающую Ее грудь. До конца обеда, который продолжается долго, бедная Женщина, видимо, борется с истерическим припадком»[xciv].

Но было бы напрасной тратой времени разъяснять французскому послу и ему подобным, что Государыня страдала невралгией лица, боли при которой пострашнее зубных, что мучительные приступы ишиаса делали иногда затруднительным самое обычное передвижение. Даже во время богослужения Она иногда сидела, «хотя считала это величайшим грехом и слабостью»[xcv]. В результате частых острых переживаний было поражено и сердце Императрицы.

Подобные обстоятельства заставили Царственных Мучеников вести замкнутый образ жизни.

Один из немногих близких Царской Семье людей флигель-адъютант А. А. Мордвинов писал: «Императрица вовсе не желала замкнутой жизни и не старалась избегать людей, как это было принято утверждать. Наоборот, с самого начала, Она старалась сойтись возможно ближе со Своими новыми родственниками и со Своей новой средой, столь непохожей на Ее прежнюю. Делала  Она это, правда, неумело и крайне застенчиво, и Сама от Своей ненужной застенчивости много страдала, да и новая обстановка и новые характеры так сильно разнились от Ее прежнего Герцогского и Английского Дворов. Но если Она не умела подходить к людям, то подойти к Ней мог всякий, в ком Она, довольно чуткая на этот счет, -- не подозревала ни малейшей хитрости. Этими недостатками ни в коей степени не обладали ни Михаил Александрович, ни Ольга Александровна. Она чувствовала, что эти оба Ее не критикуют, относятся к Ней действительно по-родственному и с ними Она чувствовала Себя не так “настороже” и натянуто как с остальными»[xcvi].

Их было, в сущности, немного тех мест, где Она была Сама Собою.

С Супругом. В детской. С Их Другом Григорием.

С Аннушкой (А. А. Вырубовой). С Лили (Ю. А. Ден). С Настенькой (гр. А. В. Гендриковой)…

С простыми людьми. Ранеными офицерами и солдатами. С юродивыми, блаженными, праведниками… Матрёнушкой-Босоножкой, Пашей Дивеевской, Митей Козельским, Макарием Верхотурским, Василием Босым, Марфой Царицынской, старицей Марией Новгородской…

Ну, и, конечно, в моленной, в Феодоровском соборе, перед образами… Господа, Его Пречистой Матери и Святых…

«Близкие к Императрице, -- писал В. Н. Коковцов, -- часто говорили, что Она выходила из Ее уединения в молельне Феодоровского храма совершенно переродившеюся и даже какою-то просветленною, и не раз они слышали от Нее, что Она испытывала в Своем уединении какое-то необъяснимое для Нее Самой разрешение всех Своих сомнений, и самая жгучая печаль сменялась такой легкостью жить, что Она боялась только одного, как бы какое-нибудь неосторожное слово, сказанное даже самыми близкими и дорогими для Нее людьми, не вернуло Ее к повседневной жизни, с ее злобой и неправдой. […] Излюбленной темой всех интимных разговоров, которые происходят в присутствии Великих Княжен, когда нет никого посторонних, служит всегда область молитвы и самые разнообразные проявления того отношения человека к Богу, которое должно быть положено в основание всей жизни человека, если только он понимает свое призвание жить, как Она всегда выражалась, в Боге и слепом повиновении Его воле»[xcvii].

Дважды венчанная Жена (Императора и России) и вдвойне Мать: Наследника Отца-Венценосца (Помазанника Божия) и той же России.

«Как супруги Они составляли одно целое»[xcviii], -- свидетельствовала Ю. А. Ден.

Недаром персонаж фильма «Путь Царей»[15] известного театрального режиссера Е. Л. Шифферса носит имя Полковник Аликс.

«Брак – это соединение двух половинок в единое целое, -- запишет через пять лет после свадьбы Государыня в Своем дневнике. -- Две жизни связаны вместе в такой тесный союз, что это больше уже не две жизни, а одна»[xcix].

(Подумать только, нынче, в эпоху тотального разврата и вседозволенности, в книге о Государыне «исследователь», воспроизводящий вышеприведенные слова, цинично, вполне в духе времени, характеризует их, как «сентиментальные сентенции», «расхожие банальности», которые «вызывают что-то напоминающее зубную боль»[c] (хотелось бы верить, что все-таки не физическую «боль», а какие-то проблески утонувшей совести?). Все это, конечно, немного «помягче», чем вышедшее в свое время из-под пера «красного академика» М. Н. Покровского по поводу Царской переписки: «Если публикуемая сейчас переписка имеет какое-нибудь значение, то, прежде всего, историко-психиатрическое. Это – заключительные страницы истории Романовского вырождения, написанные официальными представителями Династии»[ci]. Но ведь теперь-то всё это пишется уже после прославления Царственных Мучеников как Святых!).

Даже весьма неприязненно относившийся к Государю и особенно к Государыне В. Н. Коковцов вынужден был отметить «Их семейное действительно безоблачное счастье, которое не знало никаких размолвок или несогласий и только росло и крепло с годами»[cii]. Среди тягот войны Она пишет Ему (12.11.1915): «…Посылаю Тебе Мои самые нежные думы, пожелания и безконечную благодарность за чрезмерное счастье и любовь, которые Ты Мне дал за эти 21 год! Мой любимый, трудно быть более счастливыми, чем Мы были, это и дало Нам силу перенести f07много горестей». (13.11.1915): «…А любовь все росла и становилась все глубже и нежнее».

«Я не умею рассказывать про характеры Царской Семьи, -- заявил старый камердинер Государыни А. А. Волков следователю, -- потому что я человек неученый, но я скажу, как могу. Я скажу про Них просто: это была самая СВЯТАЯ ЧИСТАЯ СЕМЬЯ»[ciii].

Примечательно, что в сонном видении, признанном старцем о. Николаем Гурьяновым истинным, его келейница монахиня Николая видела Батюшку, разговаривающим с Царственными Мучениками (Царем и Царицей), находившимися под одним общим нимбом, в Их Небесном Дворце.

 

***

В жизни святых мало случайного… Зимний вечер, лиловый отлив. Государыня этот цвет Так любила…[16].

Этот цвет в Церкви, как известно, символизирует крест Господень.

Именно в лиловом будуаре Государыня узнала о пришедшем в Александровский дворец арестовать Ее, Наследника и Великих Княжен изменнике-генерале Корнилове.

А как Она любила сирень!

О Своем цвете Она вспоминала при посещении в Петрограде созданной Ею школы для девочек и пишет об этом Государю (6.10.1915): «Я прошла через все их мастерские: ткацкую, вышивальную, рисовальную, для выделки ковров, красок; они сами красят шелковые нитки и материи; выделывают краски из разных растений. Прелестную лиловую краску – цвета Моего шелкового костюма – они приготовляют из черники».

Сколько, кстати, подобного рода начинаний принадлежало Государыне!

Создание яслей. Детские комнаты при полицейских участках. Женские и детские Школы народного искусства. Кустарные комитеты…

Об этой деятельности Императрицы и по сию пору мало что известно. Общее представление о Ее учреждениях пока что можно составить лишь по отрывкам из Ее писем. Но подлинное открытие этой богоугодной деятельности нашей чудной Царицы еще впереди. Подобно чудесной субмарине ей еще суждено всплыть из хладных вод человеческого забвения…

В жизни Царственных Мучеников до сих пор действительно немало сокровенного… Еще и потому, наверное, что нам пока не дано понять многие мотивы движений Их чистых душ. Но со временем, по мере нашего духовного возрастания, еще недавно тайное будет становиться все более явным, ясным. И нам самим будет невдомек: как это мы еще не так давно не понимали этого…

Известен факт получения Царем-Мучеником во время Саровских торжеств 1903 г. письма от преподобного Серафима, в котором Святой  передавал не свою, а волю Божию[civ]. О содержании его есть немало свидетельств, вполне достаточных, чтобы не принимать в расчет нынешние неожиданные проявления сверх-рационалистического сознания[cv].

В связи с этим письмом, видимо, находится и вопрос о принятии Государем на Себя Патриаршества. До недавних пор это также считалось легендой[17]. Ныне, в результате систематизации и анализа  всех известных на сегодняшний день свидетельств, само это предложение Императора можно считать установленным фактом[cvi].

Кстати, недавно было опубликовано ценное свидетельство внучки архитектора-художника Владимира Николаевича Максимова (1882†17.12.1942), полностью спроектировавшего в Царском Селе при Феодоровском Государевом соборе пещерный храм преп. Серафима Саровского и казармы, -- Н. К. Смирновой. (Впоследствии Государь стал крестным отцом сына молодого архитектора – Арсения.) По ее словам, в известном письме, полученном Царем-Мучеником во время прославления преп. Серафима, «давался совет, как можно удержать Россию над пропастью — отказаться Государю и Государыне от личного счастья, принять монашеский постриг, Государю же — патриаршество и регентство над сыном, как это было при избрании на Царство первого Романова — Михаила»[cvii].

Возможно, что активно распространявшиеся перед переворотом слухи о неких претензиях Императрицы на Верховную власть, есть не что иное, как отголосок непонятого и непринятого предложения о Ее регентстве при малолетнем Государе Алексии Николаевиче.

Силы и способности для этого у Государыни были. Вспомним уже приводившиеся нами слова Ее бабушки королевы Виктории: «Я УВЕРЕНА, ЧТО ИЗ НЕЕ ВЫЙДЕТ МОГУЩЕСТВЕННАЯ ИМПЕРАТРИЦА».

Государыня – Императору (22.8.1915): «…Не смейся над Своей глупой, старой Женушкой, но на Мне надеты невидимые “брюки”, и Я смогу заставить старика [Горемыкина] быть энергичным. Говори Мне, что делать, пользуйся Мной, если Я могу быть полезной. В такие времена Господь Мне подает силу, потому что Наши души борются за правое дело против зла. – Это все гораздо глубже, чем кажется на глаз. Мы, которым дано видеть все с другой стороны, видим, в чем состоит и что означает эта борьба». (23.8.1915): «Уверяю Тебя, что Я жажду показать всем этим трусам Свои безсмертные штаны!» (25.8.1915): «Я вижу, что присутствие Моих “черных брюк” в Ставке необходимо – такие там идиоты».

Государь – Императрице (25.8.1915): «Подумай, Женушка Моя, не прийти ли Тебе на помощь к Муженьку, когда Он отсутствует? Какая жалость, что Ты не исполняла этой обязанности давно уже, или хотя бы во время войны!».

Государыня – Императору (9.9.1915): «Дорогой, сколько всюду дела! Мне так хочется во все вмешиваться […], чтобы разбудить людей, привести все в порядок и объединить всех». (14.9.1915): «Некоторые сердятся, что Я вмешиваюсь в дела, но Моя обязанность – Тебе помогать. Даже и в этом Меня осуждают некоторые министры и общество; они все критикуют, а сами занимаются делами, которые их совсем не касаются». (17.9.1915): «…Как Я жажду Тебе помочь и быть серьезно полезной, -- Я так молюсь Богу сделать Меня Твоим ангелом-хранителем во всем! Некоторые на Меня смотрят уже, как на такового, а другие говорят про Меня самые злые вещи. Некоторые боятся Моего вмешательства в государственные дела (все министры), а другие видят во Мне помощника во время Твоего отсутствия…».

Государь – Императрице (25.6.1916): «Будучи уже знаком с теми вопросами, которые Ты затрагиваешь в Своем письме, Я восторгаюсь ясностью и легкостью, с которой Ты их передаешь на бумаге и выражаешь Свое мнение, которое Я считаю правильным».

Государыня – Императору (4.9.1916): «Если б только Я могла Тебе больше помогать! Я так молю Бога дать Мне мудрость и понимание для того, чтобы быть Тебе настоящей помощницей во всех отношениях и всегда быть Твоей хорошей советчицей». (20.9.1916): «Я не понимаю, почему злонамеренные люди всегда защищают свое дело, а те, кто стоит за правое дело, только жалуются, но спокойно сидят, сложа руки и ожидая событий. […] …Меня не любят, ибо чувствуют (левые партии), что Я стою на страже интересов Твоих, Бэби и России. Да, Я более русская, нежели многие иные, и не стану сидеть спокойно».

Государь – Императрице (23.9.1916): «…Тебе надо бы быть Моими глазами и ушами там, в столице, пока Мне приходится сидеть здесь. На Твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров – этим Ты приносишь огромную пользу Мне и нашей стране! […] Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере, о внутренних делах». (24.9.1916): «Ты действительно Мне сильно поможешь, если будешь говорить с министрами и следить за ними». (4.12.1916): «Ты такая сильная и выносливая – восхищаюсь Тобою более, чем могу выразить».

Это участие Царицы, причем по воле Государя, в управлении Империей в то время, когда Он Сам находился в Ставке, на фронте, ставили (и продолжают ставить) Ей в вину. Но в действительности это свидетельствует лишь о забвении таковыми критиками своей родной старины. Уходя в поход на Казань, Царь Иоанн Васильевич Грозный прощался 16 июня 1552 г. с Супругой, наказывая ждавшей ребенка Царице: «Милуй и благотвори без Меня; даю Тебе волю Царскую; отворяй темницы; снимай опалу с самых виновных по Твоему усмотрению, и Всевышний наградит Меня за мужество, Тебя за благость»[cviii].

Возвращаясь к вопросу о предложении Государем Себя в Патриархи, особо подчеркнем, что отвергнутая членами Св. Синода жертва Царственных Мучеников (Ему шел 37-й, а Ей 33-й год!) была попыткой преодоления трагического для Русского Царства личного разлома двоицы Царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона, отозвавшегося в середине XVII в. Церковным расколом. Попытка, к несчастью, неудачная (но не по вине Царственных Мучеников!). Так и не удалось тогда сойти с дороги, приведшей нас из XVII века прямёхонько к 1917 году.

Об этом косвенно свидетельствует наречение имени Наследнику Престола Цесаревичу Алексию Николаевичу. Имя было заранее обдумано. Вопрос был решен задолго до рождения. И наверняка в него вкладывался особый смысл.

«Императрица и Я, -- передавал генерал Г. О. Раух слова Государя в ответ на распросы, -- решили дать Наследнику имя Алексей, надо же как-то нарушить эту череду Александров и Николаев»[cix].

Многие современники отмечают особое отношения Императора Николая II к Царю Алексею Михайловичу. Вспомним хотя бы Исторический костюмированный бал в Зимнем Дворце 22 января 1903 г. (последний большой придворный бал в истории Российской Империи), на который Государь явился одетым в наряд Царя Алексея Михайловича, а Государыня – в платье Царицы Марии Ильиничны, супруги Тишайшего. (Однако при Дворе шушукались не только о Царе Алексее Михайловиче, но и о Его Внуке – Царевиче Алексее, Сыне Петра Великого и Его трагической судьбе…).

Когда в связи с рождением Наследника Ему напоминали про Царя Алексея Михайловича, Государь отвечал: «Да, вы правы; Я же со Своей стороны желаю лишь одного, это – чтобы Наследник дал России в лице Своего Сына второго Петра Великого»[cx].

Если бы Царь стал Патриархом, повторилась бы ситуация, существовавшая при первом Царе из Романовых Михаиле Феодоровиче, отцом Которого был, как известно, Патриарх Филарет. Церковный историк протоиерей Лев Лебедев писал по этому поводу: «…В России сложилась ситуация, уникальная, пожалуй, не только для русской истории, но и для всемiрной истории Церкви, когда родные отец и сын  становятся двумя главами единой Православной державы! Патриарх Филарет титулуется “Великим Государем”, как и Царь (тогда как для патриархов был принят иной титул — Великий Господин). Между Церковью и государством устанавливаются, таким образом, подлинно родственные (в прямом и переносном смысле) отношения, обезпечивающие особую внутреннюю крепость всей русской жизни. Этот промыслительный урок как определенное Божие указание был хорошо понят в России»[cxi].

В связи со всем сказанным весьма небезпочвенной выглядит интуиция В. И. Карпеца, предполагавшего, что монашеское имя Царя-Мученика, если бы состоялось Его Патриаршество, было бы, имея в виду имя Его становившегося Царем Сына АЛЕКСИЯ, также предопределено: НИКОН.

От исполнения пророческого благословения, полученного в Дивееве, Царственные Мученики не отказались и позднее, уже после того, как архиереи «промолчали»…

9 апреля 1921 г. корнет С. В. Марков (1898†1944), давая показания по делу о цареубийстве, сообщил о существовавших в 1918 г. у пользовавшегося доверием Царственных Мучеников зятя Г. Е. Распутина Б. Н. Соловьева (1893†1926) намерениях: «План Соловьева был таков. Земский Собор должен был снова призвать Государя на Престол. Государь бы отрекся тотчас же в пользу Наследника, а Сам стал Патриархом. Править Россией должен был Регентский (всесословный) Совет. Императрица ушла бы в монастырь. Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна еще в Тобольске с Ее Величеством просились в монастырь[18]. Это я знаю кроме как от Соловьева также и из советских газет»[cxii].

Итак, подведем некоторые итоги:

Наследник становился Царем (с именем Алексий).

Государь – Патриархом (с именем Никон).

Государыня, принявшая монашеский постриг с именем Феодора[19], -- Регентом при Своем Сыне Царе Алексии Николаевиче до достижения Им совершеннолетия.

Всё это в целом – поразительное пресуществление Домашней Церкви Царственных Мучеников в  Общероссийскую, а по месту Русского Государя в Мiровой Иерархии, Вселенскую Симфонию Царя и Патриарха…

И еще один немаловажный штрих: Г. Е. Распутин, которому было дано Богом облегчать тяжкие страдания Цесаревича, предсказывал, что Он «годам к тринадцати-четырнадцати [т. е. в 1917-1918 гг. – С. Ф.], будет крепок и здоров, и болеть больше не будет»[cxiii]. Григорий Ефимович называл Его «великим Самодержавцем». Он писал: «...Как не было такого Царя и не будет. [...] Алексея очень в душе имею, дай ему рости, кедр ливанский, и принести плод, чтобы вся Россия этой смокве радовалась. Как добрый хозяин, насладились одним его взглядом взора из конца в конец»[cxiv]. В 1914 г. Распутин на пожертвованные ему средства возвел в Верхотурском Николаевском мужском монастыре, где почивали мощи прп. Симеона Верхотурского, красивый дом, напоминавший древнерусский терем, предназначавшийся для Наследника Цесаревича Алексия, который, после ожидавшегося сюда сначала в 1914 г., а затем осенью 1917 г. паломничества Царственных Богомольцев, должен был остаться здесь на некоторое время для поправки здоровья, а, может быть, и окончательного исцеления…

***

Совершенно чудовищным извращениям подвергался духовный мiр Царственных Мучеников. «Клеветническим измышлениям и злобным сплетням в адрес Ее Величества, -- писала Ю. А. Ден, -- увы, еще долго будут верить. Государыне приписывают склонность к оккультизму, участие в спиритических сеансах и попытки вызывать тени великих людей с целью повлиять на Государя, Который якобы и Сам занимался спиритизмом в залах Зимнего Дворца. Очевидно, слухи эти объяснялись тем, что Ее Величество вела уединенную жизнь»[cxv].

Однако даже самая оголтелая клевета распадалась при столкновении ее с фактами. Некий Э. Бах в книжонке, вышедшей в 1928 г. в издательстве «Красной газеты», пытался пыжиться, не осознавая, что, подобно унтер-офицерской вдове, порет сам себя: «Обстановка комнат Александры Федоровны напоминает лучшие номера хороших гостиниц, но не покои “Российской Императрицы”. Особенно скромна спальня, в которой некоторые вещи самого простого рыночного типа – например, обыкновенные металлические кровати с шариками, дешевая трехрожковая люстра и пр. Часть стен сплошь увешана иконами и образками. […] В молельне, устроенной тут же, за кроватями, снова неисчислимое количество образков. Вместе с теми, которые висят в спальне, их более 800. Что это – коллекция? Но они не представляют археологического интереса, большинство “новоделы”, сомнительного качества. Значит, это – просто внешняя, маниакальная, исступленная форма религиозности»[cxvi].

Но люди-то, приходившие во Дворец в качестве «экскурсантов», всё видели… Потому-то вскоре было решено свернуть экспозицию в Александровском дворце. Ведь, несмотря на трескотню экскурсоводов, люди приходили и делали свои выводы…

Мемуаристы обычно подчеркивают немецкую прижимистость Государыни, забывая при этом напрочь о делах милосердия, которые Она творила даже будучи в узах. «Как поживает бедная Знаменская? – интересовалась Государыня в январе 1918 г. из Тобольска. – Знаю, что сестра [так Царица именовала Себя, в третьем лице] послала ей маленькую помощь и не хочет, чтобы Ее благодарили». И позднее (11.3.1918) тому же адресату: «Скажите дорогой Знаменской, если ей трудно из-за неполучения пенсии, чтобы она откровенно писала, с радостью помогу опять. Знаю, как трудно живется, но есть добрые люди на свете – благослови их Господь, что не забывают и помогают, и Я Знаменской (в свою очередь) хочу быть полезной. Радость Свою разделить с другими милыми друзьями».

Впервые публикуя эти письма, генерал А. В. Сыробоярский отмечал: «Как известно (книга Жильяра), Царская Семья, переведенная распоряжением из Москвы на солдатский паек, испытывала крайнюю нужду даже в вопросах питания. Жители Тобольска, узнав об этом, тайно посылали всевозможные съестные продукты для стола Царской Семьи, чем вызывали глубокую Их благодарность. И вот в это время Ее Величество, обезпокоенная тем, что мать Ее раненого лишена пенсии и не имеет поддержки сына и, быть может, испытывает еще большую нужду, чем Ее Семья, отрывает из недостатков Своих и посылает ей 300 рублей. Нам, быть может, никогда не будет известно о других примерах этого великого милосердия Государыни, но они безусловно были не единичны. И это предсмертное милосердие Императрицы должно послужить нам всем примером в стремлениях наших почтить память Царственных Мучеников»[cxvii].

К тем денежным пособиям, отправляемым из узилища следовало бы прибавить многочисленные продовольственные посылки, в отправке которых участвовала не только Государыня, но и Ее Дети.

«Особенная набожность Государя и Императрицы, -- писал игумен Серафим (Кузнецов), -- противной стороной истолковывалась извращенно, как суеверие и ханжество»[cxviii]. Наиболее яркий пример в этом смысле – воспоминания протопресвитера Шавельского. (Характерно, что злобные воспоминания этого выкреста в свое время отказались печатать зарубежные церковные издательства: за границей их согласилось опубликовать лишь эсеровское издательство имени Чехова в Нью-Йорке; в наши дни в России их переиздало уже церковное издательство, правда поощряющее неообновленцев. Что касается Государя, то Он прямо так и писал Супруге из Ставки 6 апреля 1916 г.: «Не чувствую себя в настроении исповедоваться у Шав[ельского], потому что боюсь, чтоб оно не принесло вместо мира и спокойствия душе обратного!» Не случайно и предательское поведение этого священника по отношению к Царю сразу же после февральского переворота 1917 г.[cxix]).

Но даже этот злобный клеветник перед лицом явной для каждого ослепительной святости Царственных Узников осекся, вынужден был лепетать о том, что-де в его «собственном сознании образ Императрицы Александры Феодоровны двоится, представляется в двух совершенно различных очертаниях», что сразу же после ареста «вырисовывается совсем новый Ее образ»[cxx]. Но могло ли вдруг возникнуть нечто, если этого в человеке раньше никогда не было? О, словоблуды! Слепые вожди слепых! Ничего не понявшие, так ничему и не научившиеся!

Вот лишь несколько мыслей, высказанных Государыней глубоко преданной Ей (жизнь показала, что до смерти) фрейлине А. В. Гендриковой[cxxi]:

«Для Бога нет невозможного. Я верю в то, что кто чист своею душою, тот будет всегда улышан и тому не страшны никакие трудности и опасности жизни, так как они непреодолимы только для тех, кто мало и неглубоко верует».

«Никто из нас не может знать, как и когда проявится к нам милость Божия, так же, как и то, через кого будет проявлена она».

«Мы мало знаем то необъятное количество чудес, которое всегда, на каждом шагу, оказывается человеку Высшею силою, и мы должны искать и ждать Ее чудес везде и всюду и принимать с кротостью и смирением всякое их проявление».

Теперь, полагаю, можно вполне оценить тех, в том числе и «духовных» лиц, которые характеризовали Государыню, как подверженную «болезненному мистицизму», «ханжеству» и «кликушеству» «фанатичку».

Но вот и еще нечто, кажется, вообще выходящее за рамки их вконец обнищавшего сознания.

В дневнике старшей сестры Собственного Ее Величества лазарета в Царском Селе В. И. Чеботаревой есть любопытная запись: «Государыня показывала Свои комнаты и ту, где зиму комар жил, питавшийся только кровью Государыни. Дети все знали о его существовании…».

Вспоминая о Своем пребывании в Ставке, Государыня писала автору цитировавшегося дневника (24.8.1916): «Лежала на лужайке под чудным деревом и вышивала, пока другие играли и гуляли. Конечно, пауки меня и здесь нашли, и масса ходила по мне»[cxxii].

Наконец, в октябрьской дневниковой записи 1915 г. читаем еще одну запись о Государыне: «Говорила что уже десять лет не ест ни мяса, ни рыбы. “Вообще о еде думаю с отвращением, заставляю себя есть каши, овощи, бульоны – грибные”».

Прибавим к этому и износившиеся в молитве четки Государыни, найденные в Ипатьевском доме…

Всё это отдельные искорки из чего-то неизмеримо большего, составляющего тайну души Царицы в Ее постоянном предстоянии перед Богом. Однако понимающему, как говорили древние, -- достаточно.

 

***

В первые дни революции в Царском Селе – апофеоз массового помрачения сознания! – всерьез искали провода к Германскому кайзеру…

Акт предательства уже состоялся, когда Царицу-Мученицу называли «немкой», распространяли всякого рода от начала до конца выдуманные гнусности о Царском Друге Г. Е. Распутине. Над одним большим общим делом трудились высокопоставленные изменники (включая Великокняжеские круги), предлагавшие заточить Императрицу в монастырь на Урале[cxxiii], и солдаты, распевавшие песню: «За немецкую царицу взяли парня на позицу»[cxxiv].

По сути своей эти солдаты Российской Императорской Армии недалеко ушли от екатеринбургских большевиков, год спустя исцарапавших все стены Ипатьевского дома невоспроизводимыми похабными надписями (так же как и нынешние «благочестивые» «чтители» Царственных Мучеников, изощренно хулящие Распутина, по существу кидают комья грязи в Мученицу Царицу Александру).

И в ответ на все эти наветы спокойный голос Императрицы: «С какой стати утверждают, будто Я симпатизирую немцам? Двадцать лет Я прожила в Германии, но и в России двадцать лет! Все Мои интересы, будущее Моего Сына связаны с Россией. Следовательно, разве Я могу быть не русской?»[cxxv].

Свою верность и любовь к новой Своей Родине – России – Она запечатлела не только Собственной жизнью, но всем самым дорогим – на алтарь Ею были принесены Дети и Самый возлюбленный Ею Первенец – Надежда России.

16 декабря 1916 г., в преддверия Всероссийской катастрофы, Она писала Супругу: «Когда Я была молода, Я ужасно страдала от неправды, которую так часто говорили обо Мне (о, как часто!), но теперь мiрские дела не затрагивают Меня глубоко, -- Я говорю о гнусностях – всё это когда-нибудь разъяснится».

И еще из Ее же писем: «вечно намеки на Меня и Моих людей!!!»; «они задевают всех окружающих Меня».

«Сколько горя и печали, тревог и испытаний, -- писала Императрица Государю 7.1.1916, -- они так изнуряют, а надо не сдаваться, но с твердостью встречать всё. Мне бы хотелось повидаться с Нашим Другом, но Я никогда не приглашаю Его к Нам в Твое отсутствие, так как люди очень злоязычны. Теперь уверяют, будто Он получил назначение в Ф[еодоровский] Собор, что связано с обязанностью зажигать все лампадки во всех комнатах дворца! Понятно, что это значит, но это так идиотски-глупо, что разумный человек может лишь расхохотаться. Так отношусь к этой сплетне и Я».

До сих пор историки (и даже архивисты, которым выпала великая честь хранить Собственноручно написанные Царственными Мучениками документы) продолжают в непозволительно оскорбительных выражениях низко клеветать на Государыню: «Александра Федоровна, как наркоман, зависимый от наркотика, уже не могла спокойно существовать без увещеваний Распутина. […] Ее психика, изначально склонная к мистицизму, была окончательно сломлена мощным влиянием Распутина»[cxxvi].

Вопреки историческим фактам и здравому смыслу, надергав нужных цитат, договариваются, например, и до такого: «Близость Распутина к Царской Семье сильно преувеличена. […] В общем близости особенной не было. […] Всё это было связано с трагической болезнью Наследника…»[cxxvii].

Но, давайте, послушаем Самих Царственных Мучеников (при этом, подчеркнем, голоса Их записаны по большей части противниками Г. Е. Распутина).

Глава политической полиции в России генерал-лейтенант А. В. Герасимов рассказывал, со слов премьер-министра П. А. Столыпина, о его встрече в конце 1908 г. с Государем по поводу Г. Е. Распутина. На все увещевания прекратить эти встречи Государь твердо заявил:

«…Это Мое личное дело, ничего общее с политикой не имеющее. Разве Мы, Я и Моя Жена, не можем иметь Своих личных знакомых? Разве Мы не можем встречаться со всеми, кто Нас интересует?»[cxxviii].

Дворцовый комендант генерал-майор В. Н. Воейков в 1917 г. показывал Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: «Я говорил Государю, что, по моему мнению и по мнению общества, Распутин не достоин приема, но встретил холодный ответ: “Мы можем принимать, кого хотим”»[cxxix].

Предшественник В. Н. Воейкова генерал-лейтенант В. А. Дедюлин вспоминал о том, как в разговоре с ним Государь сказал о Распутине:

«…Он хороший, простой, религиозный русский человек. В минуты сомнений и душевной тревоги Я люблю с ним беседовать, и после такой беседы Мне всегда на душе делается и легко, и спокойно»[cxxx].

Воспитательница Августейших Детей, фрейлина С. И. Тютчева передала свою беседу с Царем членам той же Чрезвычайной следственной комиссии: «”Так и вы тоже не верите в святость Григория Ефимовича?” – спросил Государь. Я ответила отрицательно, на что Государь заметил:

А что вы скажете, если Я вам скажу, что все эти тяжелые годы Я прожил только благодаря его молитвам?”»[cxxxi].

На слова начальника Генерального Штаба генерала М. В. Алексеева, сказанные в августе или в сентябре 1916 г.: “Удивляюсь, Ваше Величество, что Вы можете находить в этом грязном мужике!”, -- Государь прямо ответил:

Я нахожу в нем то, чего не могу найти ни в одном из наших священнослужителей”»[cxxxii].

Ответ на то, что это были за качества, можно найти в словах Царицы, сказанных Своему духовнику:

«Он [Распутин] совсем не то, что наши митрополиты и епископы. Спросишь их совета, а они в ответ: “Как угодно будет Вашему Величеству!” Ужель Я их спрашиваю затем, чтобы узнать, что Мне угодно?»[cxxxiii].

«При встречах с Государем, -- свидетельствовал камердинер Императрицы А. А. Волков, -- Распутин целовал у Него руку, Государь же – руку Распутина»[cxxxiv].

Во время приема в Ставке 20 июня 1915 г. А. Д. Самарина (перед назначением его обер-прокурором Св. Синода), в ответ на поток сплетен и клеветы на Г. Е. Распутина, Государь спросил:

«-- Послушайте, Самарин, ведь Вы признаете Ее Величество и Меня людьми верующими?

-- Да, Государь, не только я, но и вся Россия счастлива этим сознанием.

-- Как же Мы могли бы допустить возле себя человека такого, каким Вы изобразили Распутина?[20]»[cxxxv].

Ведший себя по-хамски, вопреки всем принятым нормам, протопресвитер Армии и Флота Г. Шавельский во время Высочайшей аудиенции в Ставке 6 ноября 1916 г. посмел советовать Государю[21]: «Пора, Ваше Величество, теперь страшная. Если разразится революционная буря, она может всё смести: и Династию и, может быть, даже Россию. Если Вы не жалеете России, пожалейте Себя и Свою Семью. На Вас и на Вашу Семью ведь прежде всего обрушится народный гнев. Страшно сказать: Вас с Семьей могут разорвать на клочки…».

Незлобивый наш Государь на это ответил:

Ужель вы думаете, что Россия для Меня не дорога?”»[cxxxvi].

Принимая 30 декабря 1916 г. английского посла Дж. Бьюкенена, предложившего «уничтожить преграду» (т. е. дать так называемое ответственное министерство) и тем «заслужить доверие народа», Государь сказал:

А не так ли обстоит дело, что Моему народу следовало бы заслужить Мое доверие?”»[cxxxvii].

Перед этими словами Царственных Мучеников все мы одинаково безгласны: священники и мiряне, знатные и простые. Но тогда все было тщетно: что им был Царь или Царица, они и сами были с усами…

И Царские слова были воистину гласом вопиющего в пустыне, в которую сразу же после отречения народа от Царя, закрепленного в Царской телеграмме «Начальнику Генерального Штаба», лукаво называемому с тех пор «Отречением» (чтобы еще раз, переложить всё на плечи Помазанника Божия), неотвратимо превратилась Россия.

Прекратить все эти сплетни тогда было бы достаточно легко, если бы подавляющее большинство подданных Всероссийского Императора было действительно таковыми не по одной лишь букве, то есть не распространяло бы эти мерзкие сплетни и не слушало их, что, вообще-то говоря, присуще просто порядочным людям. И такие люди, разумеется, находились.

«…Из далекой Астрахани, -- свидетельствовал Н. Д. Тальберг, -- раздался мало кем замеченный, архипастырский призыв замученного теперь большевиками епископа Митрофана, указывавшего на гнусность травли Той Женщины, Которая всю Себя отдала новой Родине…»[cxxxviii]. Архиепископ Митрофан (Краснопольский) был схвачен большевиками и расстрелян в Астрахани в застенках чека 6 июля 1919 г., через год после убиения Царственных Мучеников, за Которых пытался вступиться тремя годами ранее…

А вот другой случай, о котором рассказала Государыня в Своем письме. Офицер 15-го гусарского полка, после ранения находившийся на излечении в лазарете Царицы, летом 1915 года «возвращался с юга, куда он ездил повидаться с своей матерью, в поезде услыхал разговор двух господ, говоривших обо Мне мерзости. Он дал обоим пощечины и сказал им, что они вольны жаловаться, если им угодно, но что он исполнил свой долг и что он точно так же поступит со всяким, кто осмелится так говорить. Разумеется, они были вынуждены замолчать. – Необходима энергия и смелость, и тогда все будет хорошо».

Но, видно, энергии, как и порядочных людей, уже тогда было маловато…

…Даже самые близкие к Ней, разве и они вполне понимали Ее?

«Возможно, Государыня, -- писала ближайшая Ее подруга Ю. Ден, -- не сумела изучить склад ума русского крестьянина. Будучи безпристрастным наблюдателем, я склонна думать, что именно так оно и было. Когда Она надела платье со знаком Красного Креста, -- символом Всемiрного Братства Милосердия, простой солдат увидел в эмблеме Красного Креста лишь знак утраченного Ею достоинства Императрицы Всероссийской. Он испытывал потрясение и смущение, когда Она перевязывала его раны и выполняла чуть ли не черную работу. Ему в голову не приходило, что Императрицы – женщина, он видел в Ней лишь ослепительный, недоступный образ Монархини»[cxxxix].

Вот до чего дописались ближние и ближайшие. Приведись, они бы и Самого Господа осудили за то, что Он снизошел до общения с блудницами…

«Встав, как Главковерх, в ряд лиц высшего командования, -- писал один из таких же “верных” генерал А. И. Спиридович, дерзая давать оценку действиям Царственных Супругов, -- Государь сделался для общества, для толпы человеком, которого можно было критиковать и Его критиковали. С Главковерха критика перенеслась и на Монарха. О том, что Государя начнут критиковать, Его предупреждал мудрый граф Воронцов-Дашков, когда Государь обратился к нему за советом относительно принятия верховного командования. Царица же, начав ухаживать за больными и ранеными, начав обмывать ноги солдатам, утратила в их глазах Царственность, снизошла на степень простой “сестрицы”, а то и просто госпитальной прислужницы. Всё опростилось, снизилось, а при клевете и опошлилось. То была большая ошибка. Русский Царь должен был оставаться таким, как Пушкин изобразил его в своем послании к Императору Николаю Первому. Императрице же “больше шла горностаевая мантия, чем платье сестры милосердия”, -- что не раз высказывала Царице умная госпожа Лохтина… Но Их Величества, забывая жестокую реальность, желали жить по-евангельски»[cxl].

Вот так (с точки зрения диавола-искусителя) упрекали Их за то, что Они посмели возжелать положить душу Свою за подданных (ближних) Своих. Тем самым (вместе с Царственными Мучениками) осуждению подобных людей подвергся и Господь, Который предпочел Крест земному Престолу Царства Израилева.

Куда им было понять слова Царицы, звучавшие уже из заточения: «Готова мыть полы…».

Их осудили и оболгали…

Архивы в своих недрах до сих пор хранят открытки и письма Государю от граждан «свободной России», отправленные в 1917 году. Из подобных писем мы не можем воспроизвести ни строчки. С полной ответственностью можем засвидетельствовать лишь то, что все самые гнусные надписи и рисунки, обнаруженные и зафиксированные впоследствии следователями в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, имеются уже здесь, в этой папке. И написано всё это и нарисовано отнюдь не большевиками и не только, как принято говорить, «деклассированными элементами». 11 апреля из Тифлиса была отправлена открытка: известная фотография Государя в солдатской форме с винтовкой и полной выкладкой (Царь, заботясь о солдатах, проверял удобность нового снаряжения). На обороте надпись: «За минованием надобности возвращаю Ваш портрет по принадлежности»[cxli]. Открытка доплатная (посылавший хотел, чтобы Адресат оплатил полученное). А вот фотографический портрет Государя в конверте… Глаза Царя-Мученика выжжены папиросой. Вот фотография Государыни со следами таких же многочисленных прижиганий. Царица-Мученица в платье сестры милосердия… На груди белого передника – крест… Фотографии Великих Княжен с гнусными надписями…

«Сколько “избранных господ”, — с горечью восклицает наш зарубежный соотечественник В. Криворотов, -- сбежалось в те дни для “распятия” Русского Царя и Его Семьи!»[cxlii].

Об учителях, наставниках и вдохновителях этой черни (в том числе великосветской и даже Великокняжеской) писал М. Горький:

«В одной из грязненьких уличных газет некто напечатал свои впечатления от поездки в Царское Село. В малограмотной статейке, предназначенной на потеху улице и рассказывающей о том, как Николай Романов пилит дрова, как Его Дочери работают в огороде, -- есть такое место:

“Матрос подвозит в качалке Александру Феодоровну. Она, похудевшая, осунувшаяся, во всем черном. Медленно с помощью Дочерей выходит из качалки и идет, сильно прихрамывая на левую ногу…

-- Вишь, заболела, -- замечает кто-то из толпы. – Обезножела…

-- Гришку бы ей сюда, -- хихикает кто-то в толпе. -- Живо бы поздоровела.

Звучит оглушительный хохот”.

Хохотать над больным и несчастным человеком – кто бы он ни был – занятие хамское и подленькое. Хохочут русские люди, те самые, которые пять месяцев тому назад относились к Романовым со страхом и трепетом…

Но – дело не в том, что веселые люди хохочут над несчастием Женщины, а в том, что статейка подписана еврейским именем Иос. Хейсин»[cxliii].

Да, только оболгав, и можно было убить…

И вот уже после смерти…

Дневниковые записи практиковавшей «брак втроем» «безумной гордячки» Зинаиды Гиппиус 1918 года: «Щупленького офицерика не жаль, конечно […], он давно был с мертвечинкой…»[cxliv]. «Еще слух, что расстреляли и эту безумицу несчастную Александру Федоровну с ее мальчиком. Да и дочерей»[cxlv]. А вот уже после «осмысления», в изгнании (1923 г.): «Царица никому не нравилась и тогда, давно, когда была юной невестой наследника. Не нравилось ее острое лицо, красивое, но злое и унылое, с тонкими поджатыми губами. Не нравилась немецкая угловатая рослость. […] Там, при дворе, в сущности, ничего не понимают. Там идет какая-то своя жизнь, со своими большими и маленькими горестями, там свои дела и своя среда... Мещанская? Не знаю, во всяком случае, потрясающе некультурная, невежественная. […] Ум от природы у нее был, но очень обыкновенный. […] Но царица все-таки восприняла твердо то малое, что слышала, чему ее учили. […] Что нет царя, и что едва есть человек – муж, царица безсознательно, чувственно, кошмарно подозревала. В этом было ее напряженное страдание. Отдать отчет она себе, конечно, не могла, робкая и неумелая в размышлении, упрямая в том малом, чему ее научили […] немужественная, робкая, даже трусливая по природе […] скупая […] Есть вина, страшная вина, -- но кто в ответе? Немой царь, призрак, не существующий, как сонное марево? Убитая, на куски разрезанная, в лесу сожженная царица?»[cxlvi].

А вот уже наши дни.

И вот до какого бреда договариваются современные ряженые «патриоты» (все Императорские титулы у них, конечно же, как и у «гиппиусихи», со строчной буквы): f08 «…Именно конституционных стремлений молодой императрицы Александры Федоровны опасались больше всего многие из монархистов, так как она воспитывалась при английском дворе, будучи немкой. […] Отсюда такая нелюбовь Императрицы Александры Федоровны к духовенству, Русской Церкви [и даже “полное презрение к учению Церкви”!], поддержка политики Царя по утверждению парламентского строя в Российской Империи […] Отсюда ее отталкивание широких, многомиллионных монархически настроенных русских людей от себя, замкнутый образ жизни и отрешение от своего монархического долга беречь и спасать Россию. Недалекая умом, с непомерным самомнением. […]

При этом [Английском] дворе, пронизанном масонским духом снизу доверху, и воспитывалась принцесса Гессен-Дармштадтская, ставшая русской Царицей и оставшаяся протестанткой. […] Выросшая в тесном придворном кругу, она боялась русской широты, русской громадности, русских просторов и, чувствуя страх перед этой русской необъятностью во всем, она испугалась и замкнулась в привычном для нее маленьком семейном кругу. […] Царь скрывал… свою семью от глаз людей, так что никто не знал как выглядит наследник и дочери Царя…» И еще, чтобы совсем всё стало ясно: «Марков, молодой корнет, приемный сын генерала Думбадзе, один из немногих, пытавшихся неизвестно зачем [sic!] спасти царскую семью из заточения…»[cxlvii].

Митрополит Нижегородский Николай (Кутепов), после канонизации на Архиерейском Соборе Царственных Мучеников, о Царе-Мученике: «Видите ли, Он государственный изменник. […] Практически Он, можно сказать, санкционировал развал страны. И в противном меня никто не убедит. […] Он счел нужным сбежать под юбку Александры Федоровны. Ну, извините!»[cxlviii].

Вряд ли кто-либо там стал убеждать преставившегося вскоре после обнародования таких «откровений» высокопоставленного хульника Святых. А в том, что за такой публичный безумный цинизм его там «извинили», крепко сомневаюсь.

Их оболгали и… убили… И вновь лгут по древнему рецепту: клевещите, клевещите, что-нибудь да останется…

У нашего грешного, но все еще недопокаявшегося общества в этом смысле большой опыт. До сих пор (вдумайтесь: до сегодняшнего дня! семьдесят лет мясорубки, а нам всё нипочем!) мы – облеченные и даже облаченные! (обреченные при этом быть обличенными Свыше) – мечем комья грязи в Тобольского Мужика, Друга Тех, Кого Господь милостиво даровал нам прославить, а куски этой грязи, пролетая мимо него, ударяют в ослепительно светлый лик Царственной Страдалицы! То-то радуется преисподняя!

«Меня лишь поражает страсть, -- читаем в отзыве о деятельности одного из таких пачкунов, --  с которой некоторые заняты поисками грязи. “Удовольствие, с каким осуждаем других, означает, что полны мы ненависти”, говорит преп. Ефрем Сирин. Но если вместо заповеданной христианам любви в сердце обосновалась страсть, ей противоположная, то и здравому, духовному пониманию взяться неоткуда. Зачем же тогда браться давать духовные советы и ответы, руководить? Наверное, все-таки, лучше прекратить эти поиски грязи…»[cxlix] Или прекратить руководить и давать советы – прибавим мы.

Но, однако, что же всё это такое? Безумие? Недомыслие? Злая воля? А, может быть, синдром «начальника синагоги» (Лк. 13,10-17)? Ведь всё это «говорит самолюбие, сопровождаемое своими неразлучными спутниками: завистью и гневом». Христос, через Григория, исцеляет, а он («начальник синагоги») «различает дни».

Наконец, Царица… Она слишком чиста. И этот свет его, «начальника синагоги», слишком уязвляет. Но кинуться на этот явный свет – это значит немедленно и безповоротно обличить себя. И – значит – будем кидать в него, мужика («кто защитит сироту?»). А через него и в Нее долетит.

Эту богопротивную логику и обличает в одной из своих бесед на евангельские чтения святитель Николай Сербский: «Этот самолюбивый начальник синагоги не решается упрекнуть Христа, но упрекает народ. На самом деле в сердце он упрекает лишь Христа, а не народ, но языком говорит иначе. […] Начальник синагоги не смеет взглянуть в очи Христу и сказать: “Ты виновен!” – но направляет свое жало на весь народ и его упрекает. Можно ли представить лицемерие более очевидное и подлое?»[cl].

Только напрасно стараетесь, болезные! К чистому ничего не пристанет. Чистота не перестанет! И не надейтесь! Для чистого же всё чисто. Мараете вы, прежде всего, себя, поганя свою безсмертную душу, правда, прельщая иногда (это-то воистину и печально!) и «избранных» -- овец стада Христова!

Прости, Государыня, не зная Тебя, мы не любили Тебя тогда, как следовало бы, как Ты того заслуживала. Мы не исполнили свой долг.

Сегодня, используя наши, порой неловкие, выражения искренней сыновней и дочерней любви к Тебе, новые начальники синагог, духовные потомки мерзавцев и подлецов проклятой памяти семнадцатого года, снова пытаются хлестнуть по Твоему светлому лику перебродившим в жилах их гноем ненависти. Среди этих безумных хулителей (и это воистину знаменательно!) находятся те, кто в ослеплении своем одновременно поднимает руку на Матерь Господа нашего Иисуса Христа, богохульно именуя древнюю Православную святыню – Ченстоховскую икону Богородицы – «Черной Мадонной» и «Знаменем польского католицизма»[cli]. Но Бог, Матерь Его и святые Его поругаемы быть не могут, и все камни их обратятся, в конце концов, на их безумные главы.

***

В свое время выброшенная за рубежом на потеху толпе переписка Царственных Мучеников, изданная там с переданных большевиками копий, подвигла бывшего директора Департамента общих дел Министерства внутренних дел Российской Империи П. П. Стремоухова взяться за перо. Автор рецензии на его очерк «Императрица Александра Феодоровна в Ее письмах» особо отмечал: «Было бы кощунством развивать вопрос о реабилитации светлого образа страдалицы Государыни, и автор восклицает в молитвенном экстазе: “Царица Александра, моли Бога о нас”. В этом уже и теперь чувствуется глубокая правда: Россия, если ей суждено быть, -- неизменно окончит канонизацией своей изуверски замученной Царской Семьи. Для русского человека путь к духовному воскрешению один: покаяние. И мы вместе с автором верим, что молебны и паломничество в Екатеринбург – вопрос недалекого будущего»[clii]. Сказано это было еще весной 1924 года.

В том же году другой русский изгнанник, оказавшийся в Трансильвании, писал в своих «воспоминаниях бывшего человека»:

«…Пройдут года, а, может быть, и десятки лет, жизнь, хотя и на новых началах, но понемногу наладится; воскреснет запустелое и захудалое творение Великого Петра, а на церквах воссияет опять, ныне униженный и поруганный православный крест; опять заработают и фабрики и заводы, на улицах будет оживление, словом, новая жизнь закипит; а по царственной Неве забегают пароходики и моторные катера, и знатные и бедные богомольцы будут в минуты скорби и печали искать утешения перед Нерукотворенным Ликом Спасителя в домике Царя Великого, а оттуда пробираться в Царскую усыпальницу, дабы перед гробницей убиенного Царя в горячей молитве искупать свои грехи. Но, бродя среди Царских могил, увы, не найдут гробницы несчастного, но чистого душой и помыслами Императора.

А там, в преддверии Сибири, около Шарташского озера потянутся по лесу нескончаемые серые вереницы простого, очухавшегося от свобод и кровавого смрада, народа, чтобы помолиться и поставить свечечку у часовни и креста на месте сожжения дорогих останков того же Царя и Его невинно замученной, несчастной Семьи, и не только просить, но вымаливать у Создателя вселенной прощенья за то, что не сумели оберечь Помазанника Божия от страданий, мучений и смерти.

А в Екатеринбурге грошами того же русского народа, я верю, создастся великолепный храм на месте Их невинного убиения и вечные лампадки будут сиять перед Русской Голгофой.

И со временем во всех русских церквах на великом славословии, наравне с именами всея России чудотворцев, мучеников и страстотерпцев, после имен митрополитов Петра, Алексия, Ионы и Филиппа и Князя Михаила, будет поминаться имя невинно-убиенного Царя-Мученика Николая II»[cliii].

Внешне, кажется, все так и свершилось. И прославление. И молебны. И паломничество в Екатеринбург. И храм «на крови» построен и освящен. И лампадки горят. Но остался какой-то осадок. Неполноты… Неискренности… Да ведь и покаялись ли?.. И если так, то почему глаза наши не красны от слез?!

А слова Императрицы, адресованные некогда А. А. Вырубовой, но обращенные-то ко всем нам: «Вспоминаю… ужасное 17 число и за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за всё, что сделали, но никто этого не понимает»? (Напомним: Государыня имела в виду вероломное убийство в доме князя Юсупова в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года Царского Друга).

«Кровь праведников – единственное на земле писание, которое стереть невозможно, -- предупреждал святитель Николай Сербский. -- […] Кровь праведника горит на главах до колена сотого. […] Лучше погибнуть одному роду злодейскому, нежели одному праведнику. Ибо небо не спрашивает, сколько крови пролито, но спрашивает, чья кровь пролилась. Если все народы восстанут на одного праведника, ничем не повредят ему. Лишь до могилы проводят его, он же будет обличать их по смерти своей. Воистину, милостью своей наказывает праведник до смерти и правдой – после смерти. […] И не праведник проклянет вас, но дети ваши, когда будут есть горький хлеб рабства»[cliv].

Так с кем же мы? Со святыми ли?.. Или с теми, кто пытается поставить заглушку на народную совесть?...

Читаешь воспоминания, и, вдруг, словно молнией пробьет сердце…

Царское Село. Лазарет. Великая Княжна Татьяна:

«Иной раз поднимет, бывало, голову, пристально посмотрит в глаза и, улыбнувшись, спросит:

-- Не больно?

-- Не больно, -- отвечаешь сквозь стиснутые зубы, а боли на самом деле адские».

И невольно вспоминаешь проклятый Ипатьевский подвал…

Кто кого спрашивает? Кто кому отвечает? Но только боль, действительно, нестерпима.

И остаётся воистину одно: «Держи ум в подвале Ипатьевского дома и не отчаивайся»![22].

Пускай на нас еще лежит вина, --

Всё искупить и всё исправить можно[23].

 

 

23 апреля/6 мая 2004 г. Вмч. Георгия Победоносца. Мц. Царицы Римской Александры.

День тезоимениства Царицы-Мученицы Александры Новой.

 

 



[1] См. интервью с Владыкой в журнале «Москва» (1993. Июнь. С. 205). Автору этих строк пришлось, по крайней мере, дважды слышать от Владыки подобные высказывания; причем в еще более резкой форме.

[2] Перед Аликс родились: Виктория (5.4.1863—24.9.1950), вышедшая замуж (30.4.1884) за принца Людвига Баттенбергского (1854—1921); Елизавета (1.11.1864†18.7.1918) замужем (15.6.1884) за Вел. Кн. Сергием Александровичем (1857†1905); Ирена (11.7.1866—11.11.1953) замужем (24.5.1888) за принцем Генрихом Прусским (1862—1929); Эрнст-Людвиг (25.11.1868—9.10.1937) в первом браке (19.4.1894—1901) за Викторией Мелитой Саксен Кобург-Готской (25.11.1876†2.3.1936), во втором (2.2.1905) за Элеонорой фон Зольмс-Гогензольмс-Лих (17.9.1871—16.11.1937); Фридрих (7.10.1870—29.5.1873). После Аликс родилась Мария (24.5.1874—16.11.1878).

[3] Свое второе имя она получила в честь «спасителя Европы» Императора Всероссийского Александра I.

[4] Впоследствии эти практические навыки пригодились Русской Императрице. Как-то Она рассказывала Своей подруге Ю. А. Ден: «Я хотела, чтобы у Меня в доме каминные решетки чистили графитом каждый день. Они были в ужасном состоянии, поэтому Я вызвала к Себе одну из Моих служанок и велела ей привести в порядок решетки. Но тут выяснилось, что она даже не знает, о чем идет речь. Впоследствии послали за лакем, но вы только представьте себе, Лили, Мне Самой пришлось показывать, как следует покрывать решетки графитом» (Ден Ю. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. СПб. 1999. С. 54).

[5] Образование о. Иоанн получил в С.-Петербургской духовной академии, окончив которую со званием бакалавра, был настоятелем церквей при различных русских посольствах в Западной Европе. Он немало сделал для ознакомления западных католических и протестантских богословов с Православной Русской Церковью. Профессор богословия и философии С.-Петербургского университета (1855-1858). Преподавал в Копенгагене Закон Божий Датской принцессе Дагмаре (с 1864), ставшей впоследствии Императрицей Марией Феодоровной. Ректор и профессор нравственного богословия С.-Петербургской духовной академии (1866-1883). Духовник Их Императорских Величеств (с 1883). Заведующий придворным духовенством; протопресвитер. Настоятель собора Зимнего дворца и московского Благовещенского собора. Доктор богословия (1899). Автор значительного количества статей в духовных журналах, книг и учебников.

[6] Вот, между прочим, отзыв об о. Иоанне Янышеве Ф. М. Достоевского в его письме А. Н. Майкову, написанном из Женевы 18 февраля 1868 г.: «…Друг мой, вспомните, что священники наши, то есть заграничные, не все такие же как висбаденский, о котором я Вам говорил, уезжая из Петербурга (а познакомились ли Вы с этим? Это редкое существо: достойное, смиренное, с чувством собственного достоинства, с ангельской чистотой сердца и страстно верующее. Ведь он, кажется, ректор теперь в Академии)» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 томах. Т. 28. Кн. 2.Л. 1985. С. 259).

[7] Хотя Ее собственная мать, Датская королева Луиза и была дочерью ландграфа Гессенского!

[8] Императрицу Марию Александровну. – С. Ф.

[9] Императрица Мария Феодоровна. – С. Ф.

[10] Переходившие в Православие инославные Венценосные Супруги Императоров Всероссийских, как правило, получали отчества по имени отца первого Царя из Дома Романовых. Одновременно их отчества напоминали и о родовой святыне Царственного Рода – Феодоровской иконе Божией Матери.

[11] Вел. Княгиня Мария Павловна была супругой дяди молодого Государя, Вел. Князя Владимира Александровича, одного из самых крайних противников брака принцессы Аликс с Наследником Цесаревичем. Сын этой великокняжеской четы, Вел. Кн. Кирилл Владимирович, в феврале 1917 г. изменит своему Государю, а еще через несколько лет объявит себя в эмиграции «Императором Всероссийским». Потомки этого изменника, несмотря на разоблачения с документами в руках, до сих пор продолжают претендовать на Всероссийский Престол. – С. Ф.

[12] Эта чопорная англичанка (фр.).

[13] Способ существования (лат.).

[14] «Без Нее Ники был бы вдвое популярнее», -- заявила как-то Вдовствующая Императрица по поводу Своей Невестки (Мосолов А. А. При Дворе последнего Императора. Записки начальника канцелярии Министра Двора. СПб. 1992. С. 94). О непрекращавшейся даже с годами неприязни свидетельствует носившая «доверительно-дружественный характер» переписка Императрицы Марии Феодоровны с Вел. Князем Николаем Михайловичем – человеком республиканских убеждений, масоном. Выражения, которые он позволял в своих письмах по отношению к Царице Александре, свидетельствуют о большой терпимости адресата – Вдовствующей Императрицы. Чтобы не быть голословным, приведем вот эти строки предпереворотного письма от 19.2.1917, подписанного «Ваш старый пес Н. М.»: «Найдите Вашего Сына  и поговорите с Ним как мать, как глава Царской Семьи, как добрая мать всех Русских людей; не просите, но требуйте самым решительным образом от имени всех немедленного удаления А[лександры] Ф[еодоровны] от Государя. Можно отправить Ее в Ливадию под предлогом поправки Ее здоровья или здоровья Алексея, но Она должна быть удалена от Ники. Это было бы первой Ее уступкой чаяниям всей России, а если этого окажется недостаточно, нужно запереть Ее в монастырь, чтобы полностью лишить Ее пагубного влияния. Ежели это прозвучит как просьба или пожелание, Ники ни за что не согласится удалить Ее даже в Ливадию, но ежели принять повелительный тон, а Вы знаете, что в жизни тон делает музыку, -- Вы же меня понимаете с полуслова – велите Вашему Сыну как Мать и вдова Государя Александра III сделать это» («Момент, когда нельзя допускать оплошностей». Письма Великого Князя Николая Михайловича Вдовствующей Императрице Марии Федоровне // Источник. 1998. № 4. С. 23).

[15] «Ленфильм». Киностудия «Нева», 1992.

[16] Н. Ганина.

[17] Современный околоцерковный историк называет их не иначе, как «апокрифическими сказаниями». А Свято-Тихоновский богословский институт всё это охотно публикует. Трогательное единство, если вдуматься. См.: Фирсов С. Л. Император Николай II как Православный Государь (к вопросу о религиозных взглядах и религиозном восприятии Самодержца // Ежегодная Богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского института. Материалы. М. 2000. С. 187-188

[18] Ср. письмо Государыне А. А. Вырубовой от 8.12.1917 г. из Тобольска: «Безконечно Тебя люблю и горюю за свою “маленькую дочку” – но знаю, что она стала большая, опытная, настоящий воин Христов. Помнишь карточку Христовой Невесты? Знаю, что тебя тянет в монастырь […] Да, Господь все ведет, все хочется верить, что увидим еще храм Покрова с приделами на своем месте – с большим и маленьким монастырем. Где сестра Мария и Татьяна». – С. Ф.

[19] См. Ее письмо Вырубовой 16.1.1918 из Тобольска.

[20] Характерно, что даже этот вопрос Государя, сменившего, кстати, обращение «Александр Дмитриевич» на «Самарин», не остановил дальнейший поток сплетен и клеветы, ибо ни один «факт» из приводившихся им не выдерживает проверки документами. – С. Ф.

[21] Позднее Государь отозвался о нем: «Еще рясу носит, а говорит Мне такие дерзости» (Протопресв. Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Т. 2. С. 222).

[22] Николаев Г. Pro memoria.

[23] А. А. Ахматова.



ПРИМЕЧАНИЯ

[i] Сахновский Н. Государыня Императрица Александра Феодоровна // Православная жизнь. Джорданвилль. 1971. № 7. С. 36.

[ii] Не потерять главного. Слово владыки архиепископа Серафима в день Святых Царственных Мучеников, 17 июля 1996 года, произнесенное в г. Вильмуасоне (Франция), на престольный праздник //Русь Державная. 1997. № 2. С. 5.

[iii] Семенов И. С. Христианские Династии Европы. Династии, сохранившие статус владетельных. Генеалогический справочник. М. 2002. С. 11.

[iv] Там же. С. 58. Подробнее см. в кн.: Knetsch C. Das Haus Brabant. Bd. 1-2. Darmstadt. 1917-1931.

[v] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. М. 2001. С. 13

[vi] Там же.

[vii] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. М. 2000. С. 14.

[viii] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 14.

[ix] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 19.

[x] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 14.

[xi] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 17.

[xii] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 16.

[xiii] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. (Первые страницы биографии: от рождения до венчания с Императором Николаем II. 1872—1894 годы). М. 2002. С. 19. Со ссылкой на: Noel G. Princess Alice. Queen Victoria`s forgotten Daughter. London. 1986. P. 27.

[xiv] Мэсси Р. Николай и Александра. М. 1990. С. 34.

[xv] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. С. 15.

[xvi] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 27.

[xvii] Боханов А. Н. Романовы и Английский Королевский Дом: династические узы и политические интересы // Отечественная история. 2000. № 3. С. 83.

[xviii] Русский перевод англ. изд.: Буксгевден С. К. Жизнь и трагедия Александры Феодоровны, Императрицы Всероссийской. Лондон 1928. В печати.

[xix] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 25.

[xx] Кудрявцева Л. На холме Матильды // Работница. 1991. № 1. С. 7.

[xxi] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 30.

[xxii] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. С. 15.

[xxiii] Гереш Э. Александра. Трагедия жизни и смерти последней Русской Царицы. Ростов-на-Дону. 1998. С. 31.

[xxiv] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 24.

[xxv] Гереш Э. Александра. Трагедия жизни и смерти последней Русской Царицы. С. 69.

[xxvi] Епископ Мефодий. Из духовного сокровища Царской Семьи // Вечное. Париж. 1956.

[xxvii] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 26.

[xxviii] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М. 1998. С. 51.

[xxix] Там же. С. 52.

[xxx] Алферьев Е. Император Николай II, как человек сильной воли. Материалы для составления Жития Св. Благочестивейшего Царя-Мученика Николая Великого Страстотерпца. Джорданвилль. 1983. С. 18.

[xxxi] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 53.

[xxxii] Св. прав. Иоанн Кронштадтский. Пресмертный дневник. 1908 май-ноябрь. М.-СПб. 2003. С. 70.

[xxxiii] Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. СПб. 1994. С. 191-197.

[xxxiv] Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 23.

[xxxv] Мосолов А. А. При Дворе последнего Императора. Записки начальника канцелярии Министра Двора. СПб. 1992. С. 91.

[xxxvi] Сазонов С. Д. Воспоминания. Париж. 1927. С. 130.

[xxxvii] Крылов-Толстикович А. Быть Русской Императрицей. М. 2003. С. 58-59.

[xxxviii] См.: Боханов А. Н. Романовы и Английский Королевский Дом: династические узы и политические интерес. С. 70-86.

[xxxix] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 69.

[xl] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. С. 40. Со ссылкой на: Hough R. Advice to a Grand-daughter. London. 1975. P. 45.

[xli] Там же. Со ссылкой на: Hough R. Advice to a Grand-daughter. P. 47.

[xlii] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 63.

[xliii] Там же. С. 70.

[xliv] Там же.

[xlv] Там же. С. 70-71.

[xlvi] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. С. 102.

[xlvii] Там же. С. 116.

[xlviii] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 86.

[xlix] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 74-75.

[l] Там же. С. 86.

[li] Гереш Э. Александра. Трагедия жизни и смерти последней Русской Царицы. С. 117.

[lii] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 86-87.

[liii] Винберг В. Крестный путь. Ч. 1. Корни зла. Мюнхен. 1922. С. 179-180.

[liv] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. С. 130. Со ссылкой на: Hough R. Advice to a Grand-daughter. P. 96.

[lv] Сперанский В. От Иоанна Кронштадтского к Григорию Распутину. (Страница воспоминаний) // Дни. № 1117. Париж. 1926. 26 сентября. С. 2.

[lvi] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 90.

[lvii] Миллер Л. Святая мученица Российская Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. М. 1994. С. 79.

[lviii] Последние дни Императора. Из дневника А. Е. Комаровской // Московский журнал. 1998. № 7. С. 12.

[lix] Там же. С. 14.

[lx] Вел. Кн. Ольга Александровна. Мемуары. М. 2003. С. 62.

[lxi] Последние дни Императора. Из дневника А. Е. Комаровской. С. 12.

[lxii] Там же. С. 16.

[lxiii] Миллер Л. Святая мученица Российская Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. С. 83.

[lxiv] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. С. 136. Со ссылкой на: Hough R. Advice to a Grand-daughter. P. 121.

[lxv] Миллер Л. Святая мученица Российская Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. С. 83.

[lxvi] Кинг Г. Императрица Александра Федоровна. Биография. С. 97; Маерова В. Елизавета Федоровна. Биография. С. 168.

[lxvii] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 125.

[lxviii] Баранчук М. Н. Императрица Александра Федоровна. С. 46-47. Со ссылкой на: ErinnertesErnst Ludvig Grossherzog von Hessen und bei Rhein. Darmstadt. 1983. S. 91.

[lxix] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 123.

[lxx] Там же. С. 124-125.

[lxxi] Крылов-Толстикович А. Быть Русской Императрицей. С. 84.

[lxxii] Вел. Кн. Ольга Александровна. Мемуары. С. 67.

[lxxiii] Там же. С. 69, 71-73.

[lxxiv] Там же. С. 71, 72.

[lxxv] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 161.

[lxxvi] Там же.

[lxxvii] Там же. С. 153.

[lxxviii] Там же. С. 154.

[lxxix] Ген. Д. Н. Дубенский Как произошел переворот в России // Русская летопись. Кн. 3. Париж. 1922. С. 92.

[lxxx] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 154.

[lxxxi] Извольский А. П. Воспоминания. Минск. 2003. С. 201.

[lxxxii] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 154.

[lxxxiii] Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Изд. 2-е, испр. и доп. М. 2000. С. 226.

[lxxxiv] Там же. С. 233.

[lxxxv] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 158.

[lxxxvi] Вел. Кн. Ольга Александровна. Мемуары. С. 78.

[lxxxvii] Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. С. 160.

[lxxxviii] Там же. С. 162.

[lxxxix] Крылов-Толстикович А. Быть Русской Императрицей. С. 102.

[xc] Ден Ю. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. СПб. 1999. С. 54-55, 81-82.

[xci] Калинин Н., Земляниченко М. Романовы и Крым. Симферополь. 2002. С. 112.

[xcii] Танеева (Вырубова) А. А. Страницы моей жизни. М. 2000. С. 78.

[xciii] Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь-Мученик. Сост. С. В. Фомин. М. 1997. С. 154.

[xciv] Палеолог М. Дневник посла. М. 2003. С. 15.

[xcv] Ломан Ю. Д. Воспоминания крестника Императрицы. СПб. 1994. С. 53.

[xcvi] Мордвинов А. А. «Из пережитого». Отрывки из семейных воспоминаний А. Мордвинова, флигель-адъютанта Государя Императора Николая II. Ч. 2. «На военно-придворной службе» // ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 512. Л. 355-356.

[xcvii] Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919 гг. Кн. 2. М. 1992. С. 284-285.

[xcviii] Ден Ю. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. С. 78.

[xcix] Крылов-Толстикович А. Быть Русской Императрицей. С. 21.

[c] Там же.

[ci] Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III. М.-Л. 1923. С. 3.

[cii] Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919 гг. Кн. 2. С. 290.

[ciii] Гибель Царской Семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской Семьи (август 1918-февраль 1920). Сост. Н. Росс. Франфурт-на-Майне. 1987. С. 453.

[civ] Россия перед Вторым пришествием. Изд. 3-е. Т. 1. СПб. 1998. С. 363-367.

[cv] См., напр.: Стрижев А. Чего не изрекал преподобный Серафим // Благодатный огонь. № 11. М. 2003. С. 3-8.

[cvi] Россия перед Вторым пришествием. Изд. 3-е. Т. 1. С. 390-395; «…И даны будут Жене два крыла. Сб. к 50-летию Сергея Фомина. М. «Паломник». 2002. С. 537-550; Фомин С. «Царь в саккосе» // Русский вестник. 2003. № 5. С. 12-13. Наиболее полную подборку материалов на эту тему см. в наших комментариях к выходящим в издательстве «Правило веры» воспоминаниям митрополита Вениамина (Федченкова) «На рубеже двух эпох».

[cvii] К прославлению Царя-Мученика в России. М. 1999. С. 324.

[cviii] Тальберг Н. Д. 400-летие взятия Казани // Православная жизнь. Джорданвилль. 1953. № 2. С. 9.

[cix] Раух Г. О. 30 июля 1904 года // Возрождение. № 436. Париж 1926. 12 августа. С. 2.

[cx] Цесаревич. Документы. Воспоминания. Фотографии. М. 1998. С. 7.

[cxi] Прот. Лев Ле­бе­дев. Мо­ск­ва Пат­ри­ар­шая. «Сто­ли­ца». «Вече». М. 1995. С. 19–20.

[cxii] Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв. Т. VIII. Н. А. Соколов. Предварительное следствие 1919-1922 гг. М. 1998. С. 318-319.

[cxiii] Гроян Т. Мученик за Христа и за Царя Человек Божий Григорий. Молитвенник за Святую Русь и ее Пресветлого Отрока. М. 2000. С. 403.

[cxiv] Царский сборник. Сост. С. и Т. Фомины. М. 2000. С. 494.

[cxv] Ден Ю. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. С. 56.

[cxvi] Бах Э. Резиденция последних Романовых. Л. 1928. С. 14-15.

[cxvii] Скорбная памятка. Издание «Кассы помощи ближним в память о Царской Семье». Нью-Йорк. 1928. С. 62.

[cxviii] Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь-Мученик. С. 147.

[cxix] Каронинский Н. Как предупреждали Царя // Петроградский листок. 1917. № 66. 18/31 марта. С. 2.

[cxx] Протопресв. Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Т. 2. Крутицкое Патриаршее подворье. М. 1996. С. 293, 299.

[cxxi] Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919 гг. Кн. 2. С. 285.

[cxxii] Чеботарева В. В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915—5 января 1918. Публ. В. П. Чеботаревой-Билл  // Новый журнал. № 181. Нью-Йорк. 1990. С. 235.

[cxxiii] Палеолог М. Царская Россия во время мiровой войны. М. 1991. С. 196.

[cxxiv] Генерал от инфантерии Н. А. Епанчин. На службе трех Императоров. Воспоминания. М. 1996. С. 452.

[cxxv] Ден Ю. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. С. 77.

[cxxvi] Барковец О., Крылов А. Предисловие к кн.: Цесаревич. Документы. Воспоминания. Фотографии. М. 1998. С. 7-8.

[cxxvii] Прот. А. Шаргунов. Г. Распутин: опасность разделения в Церкви // Радонеж. 2003. № 1. С. 13.

[cxxviii] Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М. 1991. С. 163.

[cxxix] Искендеров А. А. Закат Империи. М. 2001. С. 309.

[cxxx] Родзянко М. В. Крушение Империи и Государственная дума и февральская 1917 года революция. Полное издание записок председателя Государственной думы. С дополнениями Е. Ф. Родзянко. М. 2002. С. 34.

[cxxxi] Искендеров А. А. Закат Империи. С. 308.

[cxxxii] Протопресвитер Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Т. 2. С. 29.

[cxxxiii] Там же. С. 297.

[cxxxiv] Волков А. А. Около Царской Семьи. Предисловия Вел. Кн. Марии Павловны и Е. П. Семенова. Париж. 1928. С. 47.

[cxxxv] Встреча в Ставке. [Император] Николай II и А. Д. Самарин. Июнь 1915 г. Публ. М. И. Чернова // Исторический архив. 1996. № 2. С. 178-186.

[cxxxvi] Протопресв. Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Т. 2. С. 221.

[cxxxvii] Судьба века. Кривошеины. СПб. 2002. C. 277. См. также: Тихменев Н. М. Духовный облик Императора Николая Второго. Изд. II Отдела в САСШ Союза ревнителей памяти Императора Николая II. 1952. С. 13-14.

[cxxxviii] Тальберг Н. Д. В свете истины // Двуглавый Орел. Вып. 21. Берлин. 1/14.12.1921. С. 7.

[cxxxix] Ден Ю. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Феодоровны. С. 116.

[cxl] Спиридович А. И. Великая война и февральская революция. Т. 3. Нью-Йорк. 1962. С. 74.

[cxli] ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Е. х. 2281. Л. 111.

[cxlii] Криворотов В. На страшном пути до Уральской Голгофы. (Страшное иго). Мадрид. 1975. С. 241.

[cxliii] Горький М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре. М. 1990. С. 97.

[cxliv] Гиппиус З. Собрание сочинений. Дневники 1893-1919. М. 2003. С. 437. Запись 6.7.1918.

[cxlv] Там же. С. 447. Запись 22.10.1918.

[cxlvi] Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. Тбилиси. 1991. С. 59, 60, 64, 75, 87.

[cxlvii] Острецов В. Масонство, культура и история. М. 1998. С. 391, 411, 414, 427.

[cxlviii] О властях и Церкви Христовой. Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай заявляет, что не подписывал на Соборе 2000 года акт о канонизации Царской Семьи // НГ-религии. 2001. 25 апреля. С. 4.

[cxlix] Суворов А. [Отклик на ст. прот. А. Шаргунова «Г. Распутин: опасность разделения в Церкви»] // Радонеж. 2003. № 1. С. 15.

[cl] Святитель Николай Сербский (Велимирович). Беседы. М. 2001. С. 401.

[cli] Благодатный огонь. Православный журнал. 2003. № 10. С. 44, 46.

[clii] Ры[би]нский Н. Книги русского горя // Новое время. № 893. 1924. 17 апреля. С. 3.

[cliii] Болотов А. В. Святые и грешные. Воспоминания бывшего человека. Париж. 1924. С. 308-309.

[cliv] Святитель Николай Сербский. Молитвы на озере. М. 2002. С. 260-262.